– Вот что, парень, – подал голос Эрнест, и его широкая ладонь легла на открытую тетрадь. – Давай-ка ее мне. Ценные вещи надо сразу подбирать и ближе к сердцу держать. – Он проворно сунул тетрадь под тулуп. – Может, другой дорогой возвращаться придется. Или, не ровен час, кто по пятам пойдет. Как бы не пришлось добром делиться.

Эрнест засмеялся, довольный своей шуткой. Но Игнату смеяться не хотелось – от одной мысли об оставленных позади мертвецах морозным страхом сводило сердце.

– Почему никто не обнаружил это подземелье раньше? – задал он мучавший его вопрос.

– Кто знает, – откликнулся Эрнест. – Может, приказа такого не было. Или помешал обвал, или случай помешал.

Они замолчали. Пятна света подрагивали, терялись в океане кромешного мрака и тишины, и тени начали подниматься из глубины, разрезая воздух искривленными плавниками.

– Вот что, парень, – наконец сипло проговорил Эрнест. – Давай-ка убираться отсюда, пока чего худого не случилось. Вот, кое-что уже на руках имеется. – Он похлопал ладонью по животу, куда спрятал найденную тетрадь, и голос его задрожал от возбуждения. – Осталось только потаенную дверку отыскать, которую ключик отпирает. Чую, совсем рядом мы.

Игнат медлил. Следил, как горбатые тени акулами ходят по кругу. А может, и не тени это были, а призраки минувшего – вот шевельнется мертвец, поднимет слишком тяжелую для раздробленных позвонков голову, клацнет костяными челюстями, пытаясь донести до незваных гостей последнее предупреждение: «Благими намерениями дорога в пекло вымощена». И завздыхают, заворочаются уродцы в прозрачных колбах, жалуясь на холод и вечную тоску.

– Да что же ты? – усмехнулся Эрнест. – Никак испугался?

Игнат моргнул, тряхнул лохматой головой.

– Нет… Не то совсем. Думаю, не по-христиански это. Правильно написал тот человек: единые законы творят наш мир, а если отойти от них на темную дорожку, то поплатишься жизнью или – еще хуже – добрым именем и бессмертной душой.

– Дурак ты как есть! – в сердцах сплюнул Эрнест. – Ведь ни золото, ни слава нами не движут. Не с корыстными целями мы сюда пришли, а с чистыми помыслами.

– Эти вон, – Игнат кивнул на окостеневший скелет, – тоже чистыми помыслами прикрывались. Пытались победить смерть, создать жизнь… а создали?

– Ну, как знаешь, – Эрнест поднял с земли рюкзак, водрузил на спину. – Только не в моих привычках от цели отказываться, когда она уже перед носом маячит. Пусть сам сгину, а сына на ноги поставлю. А ты вот о чем подумай. Выходит, зря ты своей душой рисковал, от нави муки терпел. Не давши слово – крепись, а давши – держись. Так-то, чертенок.

Ухмыльнувшись, Эрнест обошел Игната и пошагал к завалу. И показалось – потекла за ним горбатая тень, чернее и уродливее прочих, будто идущая по пятам тьма наконец-то настигла их и пометила проклятьем.

«А я уже давно проклят, – подумал Игнат. – Бабка моя в земле лежит. Земляки предали. Марьяну я сам от себя оттолкнул. Одна только темная думка и осталась. Так чего мне терять? Так?»

«Так», – улыбнулась тьма, огладила щеку бестелесной рукой. И Игнат вздрогнул, подхватил рюкзак и поспешил за Эрнестом.

– Давай помогу, – буркнул он.

Вдвоем они оттащили с прохода стол и сдвинутые друг к другу шкафы – обратная их сторона оказалась размочаленной в клочья, словно кто-то прорывался к осажденным, царапая фанеру и металл острыми, как хирургический скальпель, когтями.

Они миновали лабиринт из баррикад, обогнули причудливые железные столбы, упирающиеся макушками в самый купол, и теперь Игнат не смотрел по сторонам, хотя каждый раз вздрагивал, когда подошвы давили осколки стекла и целые куски обвалившейся побелки.

– Приехали. – Эрнест остановился и вытер взмокший лоб рукавом.

Сердце Игната ухнуло вниз. Будто тропинка, что все время бежала впереди и манила путников обещанием счастья, оборвалась бездонным провалом, так оборвался и путь Игната. Но не черная бездна отворилась перед ним, а нагромождение породы, обломков арматуры и разбитых коммуникаций.

– Завал, – устало сказал Эрнест и опустился на ближайший камень. – Дальше хода нет.

Наверное, об этом обвале говорил и автор дневника. И все четыре нижних яруса отошли нави, чтобы ни одна живая душа не проникла в подземелье.

– Можно динамитом взорвать, – продолжил Эрнест. – Только нет у нас такого добра, да и опасно – вся конструкция просядет. Видно, не зря черти обманом славятся. И над тобой насмеялись.

Игнат молчал, оглядывал осевшую породу.

«С навью у меня свой разговор…» – так сказал изгнанный из пекла черт. А значит, был и у него свой расчет. Надеялся он на Игната. Потому и ключ передал.

– Нет, – покачал головой парень. – Видать, плохо мы искали. Сердцем чую, что здесь заветная дверца.

– Ну, если чуешь, – усмехнулся Эрнест. – В такой вони, как здесь, только сердцем и можно чуять. Не ровен час, наглотаемся дряни. – Он махнул рукой и вдруг замер. Потянул носом воздух и заслонился рукавом. – Показалось, – пробормотал он. Поймал удивленный взгляд Игната и пояснил: – Почудилось, что сладостью со стороны пахну?ло. Вот как от тебя, когда за черта принял.

По коже пробежал холодок. Ведь запах гари и сладости всегда сопровождал навь. Игнат попробовал принюхаться, но резкая вонь химикатов обожгла слизистую, и парень опустил нос в ворот тулупа.

– Откуда же? – сипло проговорил он.