Храм повторно пошел к трактирщику.

– Ты что, всегда так ешь?

– Нет, только когда обернусь. А два раза подряд вообще никогда не пробовал оборачиваться.

Задержаться пришлось еще на день. Во-первых, дед, оказывается, ничего не купил для котла, который я изредка стал называть «аппаратом», и хотя слово на исварском звучало нелепо, дед быстро его перенял. Во-вторых, Серый оказался легким на подъем и решил сразу уехать с нами вместе с семьей. «Вдруг передумаете?» – аргументировал он свою поспешность. Еле уговорили его не продавать за бесценок дом в Веселых Травах. «Лучше сдай, – посоветовал дед. – И доход, и угол, если что, есть». Медной трубки мы так и не нашли, листа меди для изготовления трубки тоже. Купили два котла, один из которых планировали пустить на трубку. Денег у нас было много, кроме ста золотых, уплаченных управляющим, за зелья нам дали около пятидесяти. Можно было выручить в два раза больше, но купцы уперлись: они нас не знают, качество зелий тоже. Обилие денег породило обилие покупок. Мне кажется, мы скупили все. В телегу, изначально приобретенную для моей перевозки, я еле поместился.

Удивил нас Серый. Он подъехал к воротам на трех телегах. А мы-то гадали, зачем ему наша вьючная лошадь. Вторую телегу вела его жена, оказавшаяся довольно привлекательной особой кругов тридцати, а третья была привязана ко второй. Пришлось Храму пересесть на вожжи.

Пока мы собирались, к воротам подъехали давешние орчанки. Они о чем-то пошушукались с Храмом в сторонке и уехали.

– Плохо дело, – сказал Храм после прощания с орчанками, одна из которых поцеловала его напоследок в губы, – гильдия запретила купцам покупать наши зелья.

– Посмотрим еще, когда распробуют, сами за ними приедут, – уверенно произнесла Нейла.

Ехать пришлось три дня с двумя ночевками. Очень скрашивали время двойняшки Серого, Карн и Марна, оказавшиеся довольно живыми детьми. Фална, или сокращенно Фала, жена Серого, не могла за ними усмотреть. В особенности их привлекал Храм. А так как после прошлой ночи орк вывел свою телегу сразу за той, на которой сидел я, мне пришлось слушать их весь день.

– Ляля Хлам, а у меня будут такие хлыки? – спрашивала Марна.

– Вот вырастешь, там видно будет.

– А почему сейчас не видно? – четко, в отличие от сестры, спросил Карн.

– Потому что у вас еще молочные зубы, вот-вот будут меняться, там и увидим.

Мимо моей телеги, которую вел дед, проехала Нейла, она с утра была не в настроении, ночью случился приступ.

– Все хорошо?

– Кроме того, что я постоянно просыпаюсь в объятиях одного придурка.

– Ну прости, не могу удержаться.

– Пользуешься, наверное, моментом? – съязвила она.

– Конечно! Каждый раз.

– Дурак!

– Я тоже тебя люблю, – уклонился я от брошенного прутика. – Дед, – когда отъехала Нейла, спросил я, – а зачем там, на круге, надо было гнома…

– Не надо было.

– А зачем ты показал? – удивился я.

– Я играл безжалостного владельца «Проклятого дома». Именно этого ждали разумные. Ты немного переиграл, но это даже к лучшему. Чем меньше народу к нам приходит, тем нам проще.

Дед оказался не прав. Так как во второй половине дня нас догнали два мужика на взмыленных лошадях.

– Господин эр Паллен, можно с вами переговорить?

– Говорите.

– Нам бы хотелось без свидетелей.

Савлентий подозвал Нейлу.

– Правь пока телегой Нормана, а мне дай свою лошадку.

Дед отъехал с мужиками, лошади которых шарахались от Новера, сопровождающего деда.

– Как думаешь, – спросила Нейла, – что им надо?

– Торговать хотят, зуб даю.

– Зуб даешь?

– Выражение такое есть, если нечего ставить на спор, ставят зуб.

– Глупо. Выигравший ничего не имеет.

– Зато проигравший наказан.

– Все равно глупо, дай живот посмотрю.

Нежные прикосновения рук Нейлы и сила, вливавшаяся через них, показались блаженством.

Как оказалось, я ошибся насчет визита мужиков, Нейла слегка заехала мне кулаком в челюсть.