правительственного здания, исклеванная пулями, – это и есть все присутствие власти, а снайперы и вертолетчики, сбрасывающие на город самодельные бомбы – это и есть единственное общение власти с народом все последние годы. Но нельзя только на власть списывать все происходящее: народ тоже хорош. Сирия стала полигоном Сатаны, местом, где в корчах и муках кончается старая история Ближнего Востока и начинается новая. А новая – это ИГ. «Исламское государство»[59]. Шариатские суды, работорговля, секс-джихад, требование закрывать тканью половые органы скота при продаже его на рынке, массовые казни женщин, детей, христиан – всех, кто против. Правоверный, придерживающийся умеренных взглядов, – хуже неверного, и его надо убить в первую очередь. И самое страшное – все эти людоедские идеи и практики имеют поддержку значительной части населения! Сирийцы идут в ССА, во Фронт ан-Нусра (там типа умеренные мусульмане воюют, хотя умеренные это те, у кого патроны кончились), получают там американскую, турецкую помощь, отправляются в лагеря в Турцию, в Иорданию, там проходят военную подготовку, получают оружие, в том числе и ракеты ТОУ, после чего возвращаются и тут же… переходят на сторону ИГ. И точно так же – среди алавитов, христиан, курдов, военных и их семей, может быть, кто-то и понимает, что режим Асада – не лучшее будущее для их страны, но выхода у них нет. Если они сдадутся, дрогнут, проявят слабость, то их самих, все их семьи безжалостно уничтожат, и в этом не сомневается никто. Ближний Восток не идет к демократии, он ищет окончательного решения вопросов. Точно так же, как искали их сто лет назад в Европе – перед Первой мировой…

И все это кажется воплощением ада на Земле – но для того, чтобы иметь полную картину происходящего, надо посмотреть на все и с другой стороны…

На могилки во дворах в общем-то современного для Востока, многоэтажного города – поскольку все дороги простреливаются, и на кладбище хоронить никого нельзя, – когда кого-то убивает при обстреле, его хоронят прямо во дворе дома. Те, кто остался в живых, просто переселяются из разрушенных квартир в соседние и живут дальше.

На медицинские пункты, где из последних сил, без лекарств, пытаются хоть как-то помочь раненым. Раненым пулями снайперов, взрывами бочек со взрывчаткой, которые сбрасывают на города правительственные вертолеты. Нет ничего удивительного в том, что обычное наказание для пойманного сбитого летчика – снять скальп.

На блокпосты, откуда работают снайперы, пулеметчики, на здания тюрем, полицейских управлений, штаб-квартир авиационной разведки – иногда такое здание является единственным опорным пунктом, и осада его длится месяцами. У власти нет сил, чтобы контролировать что-либо, кроме этого, а у народной милиции нет сил взять это укрепленное здание или блокпост. Пуля снайпера – вот единственное общение народа с властью: на многих улицах есть опасные переходы, и у них всегда длинные, по три-четыре метра, крючья. Ими вытягивают в безопасное место раненых…

На магазинчики, владельцы которых не уехали, остались со своими покупателями и по-прежнему продают им свои лепешки, – и какие очереди выстраиваются у этих магазинов.

На народных милиционеров, которые патрулируют свои опасные улицы и с гордостью показывают, как у них сокращается число преступлений. Да, у них на голове повязка с шахадой, но они всего лишь хотят навести и поддерживать порядок в разваливающемся на куски мире. И если единственная религия, единственная система координат, которой готовы подчиняться все – это шариат…. то что тут поделаешь? Да, было бы хорошо, если бы было что-то другое. Но кто им дал что-то другое? Кто показал выход из кровавого тупика? Американцы, которые вломились в соседнюю страну? Турки, которые сознательно дестабилизируют ситуацию? Никто не показал.

Власть и население мятежных территорий живут так уже который год, обмениваясь ударами.

И назад дороги нет.

Для Магомеда Сирия была чем-то далеким, почти таким же, как Мекка, – в Мекку надо было совершить хадж, но он планировал сделать это уже в более взрослом возрасте. Но постепенно он полюбил эту страну. Полюбил жителей мятежного Алеппо – в ответ на ту любовь и восхищение, какие они выказывали по отношению к нему. Он был снайпером. Тем, кто может на равных бороться со снайперами режима. Тем, кто защищает их…

Здесь у него появилась женщина, но самое главное, здесь у него впервые появились чувства к женщине…

Надо сказать, что женщины у него были и до этого. Махачкала в этом смысле обычный российский город, со своеобразным колоритом, правда. Смесь ислама, колхоза и гламура. Девушка – особенно если из хорошей семьи – защищена нормами исламского закона и силой своего туххума. За неподобающие действия могут объявить кровную месть, а это резня на долгие годы. Но женщины есть женщины, и потому они неподобающе одеваются и провоцируют парней – стоит ли удивляться, что потом их насилуют. Но если делать все по-тихому, то можно и без насилия… только чтобы никто не знал.

Магомеду было хорошо с женщинами, но нельзя сказать, что он их любил – просто делал туда-сюда, как и все парни, чтобы напряжение сбросить.

Но Ранию он полюбил…

Рания была палестинкой, у нее было такое же имя, как и у королевы Иордании, и она была врачом. А поскольку она училась в Москве, то знала русский. И работала здесь волонтером в местном центре помощи.

Так получилось, что они попали. Боевики шабихи и скорее всего иранские добровольцы обошли их по соседней улице и отрезали путь к отступлению. Они оказались зажаты на небольшой площади, запросили подмогу и ожесточенно отстреливались. Подмога выразилась в выстреле из самодельного миномета газовым баллоном, набитым взрывчаткой, но хайван, который управлял минометом, перепутал координаты своих и чужих и вместо противника положил мину аккурат на площадь. Магомеду большой осколок ударил по ноге, было плохо – и, астауперулла, могло дойти до того, что придется ногу отнимать. Они каким-то чудом на пикапе прорвались по улице, доехали до пункта медицинской помощи… там как раз дежурила Рания, она была маленького ростика, ему по грудь. И Магомеду было стыдно, он потребовал врача-мужчину, потому что придется срезать штаны, а быть без штанов перед женщиной – недостойно мужчины, воина и моджахеда, идущего по пути Аллаха…

Но ему было нехорошо, и сопротивляться он не мог.

Рания его совершенно не стеснялась, но при этом она не была «четкой бомбитой», каких в изобилии было в Махачкале. И нельзя было сомневаться, что она любит свой народ и Аллаха – волей Аллаха она возвращала к жизни даже совсем безнадежных братьев.