А тут оказалось, во сне можно не только слышать, но и видеть. Увиденное выглядело совершенно реальным – даже тогда, когда сделалось пугающим. Да, так и есть – слишком реальным для моего ограниченного восприятия. Ведь раньше я был лишен всего этого.

Я вдруг понял, что могу находиться и в другом месте, не обязательно париться на своих нарах. И когда я это понял, меня понесло. Будто подхватило ветром, который дул из-за пределов шахты и моей прежней жизни. Я очутился внутри прозрачной птицы, вернее, сам сделался птицей, потому что не требовалось никаких усилий, чтобы поддерживать себя в полете.

Я поднялся над бараком, над лагерем, над шахтерской колонией, а потом и вовсе над постурбаном. Выше было только небо. Синее до рези в глазах и до боли в груди. По нему плыли облака, белые и сизые, как голубиные перья. И одновременно я видел солнце, луну и звезды. Все соответствовало сведениям о мире снаружи, мой Старший не обманывал. И все это казалось чужим мне, даже слегка тошнотворным. Утомительным, как бесконечное повторение одного и того же. Тревожным и опасным, как свобода. Да это и была свобода.

Внезапно я обнаружил рядом с собой Варму. И даже не рядом с собой, а будто частично внутри. Варма была моей частью, а я – ее. От этого острота ощущений удваивалась. Мы летели над землей. Опасная, головокружительная красота. Черные мертвые реки текли медленно, облака отражались в них, как в зеркалах. Потом мы добрались до оазисов Верхних. Их дома сверкали под солнцем и мерцали под луной – огромные, просторные, окруженные парками и садами. Бассейны были наполнены прозрачной голубой водой. Я видел собак, пасущийся скот и даже небольшие табуны лошадей.

Казалось, полет может длиться без конца. Я забыл о времени. Но вот вдали, у самого горизонта, появилась какая-то тень. Она стремительно приближалась, увеличивалась в размерах, превратилась из тени в угрожающий силуэт. Он был похож на гигантского безголового ворона, летевшего почему-то задом наперед. Раньше я видел подобные штуки только в фильмах, по внутренней сети лагеря. Беспилотные файтеры последнего поколения. И все-таки, если верить Фазилю, кое-что живое в них имелось. А этот к тому же был моим Старшим. Откуда я знал это? Да просто знал, и все тут.

Старший несся на меня, поглощая кислород и свет солнца, и ревел при этом самым худшим из ночных голосов – голосом нечистой совести. Орал, загоняя меня в темноту. Кувыркаясь, я полетел вниз. Вокруг завертелись земля и небо; светила слились в сверкающие полосы, рассекавшие пространство, словно лезвия ножей. Одно из них полоснуло по Варме; она завизжала от боли и отвалилась от меня, будто отсеченная часть тела. В следующую секунду я тоже завизжал: ее боль была моей болью, на любом расстоянии, наяву и в кошмаре, которым обернулся кайф.

Я врезался в землю, распался на куски, рассыпался в страдающую пыль. И тем не менее продолжал погружаться – даже гранит не был достаточно твердым для того, во что я превратился благодаря проглоченной капсуле. Уровень за уровнем, ниже и ниже. Туда, где мне самое место. Голос Старшего преследовал меня, словно ракета с головкой самонаведения, захватившей цель. От свободы, внушавшей тревогу и отвращение, не осталось и следа. Я хотел только одного – чтобы меня простили, – хотя и не осознавал, в чем моя вина. А чувство вины нарастало. Оно сделалось неотличимым от гнетущей силы, которая стащила меня с небес, вышвырнула из оазисов и вогнала в подземелье.

Пытка продолжалась. Порода чередовалась с заброшенными выработками. Из забоя – в ствол, рывок вверх, затем опять в темноту каменного монолита. Казалось, меня сунули мордой в грязь и пляшут на затылке, пока я не задохнусь. Не слишком ли долгое и мучительное наказание за одну попытку вставиться?

Старший был беспощаден. И все же я не задохнулся. Снова вспыхнул багровый свет – знакомый, привычный, но почему-то теперь такой плотный, мглистый, гнетущий. Я пробил шахту навылет, наглотавшись сотен тонн земли, потом выблевал ее из себя, а с ней и лагерь, рухнул в собственную блевотину и очутился в своем бараке. Собрался в липкий комок, будто статуя, слепленная из полуистлевших останков. Обнаружил себя лежащим на нарах. Рядом покоились останки еще одного человека – они выглядели так, словно их вытащили из эпицентра пожара. Рев Старшего в последний раз хлестнул по ушам, петля из колючей проволоки перерезала шею, что-то упало на грудную клетку и выбило из меня воздух. Последовал такой же удар изнутри – и я очнулся. С дрожью. В ледяном поту.

Вармины ногти до крови разодрали мою правую руку, но я не сразу это заметил. Как и я, она судорожно дышала. Какое-то время она не отрывала взгляда от исцарапанной поверхности верхних нар, находившейся в каком-нибудь метре над нами. Я мог поклясться, что она вставилась еще сильнее, чем я. А почему нет? Вот только чем для нее все закончилось? Трудно представить – особенно если ее взяли в оборот оба Старших…

Наконец мы полностью пришли в себя и потеснее прижались друг к другу. Я искал облегчения и пытался уверить себя, что кошмар позади. Было темно. Я слышал дыхание спящих. Машинально глянул на часы и не поверил своему левому глазу. Выходило, что я «отсутствовал» всего несколько минут, а казалось, что, как минимум, несколько часов. Там, где я побывал, время текло очень