– Ну да, как-то стало не за что воевать, – согласился безликий, и, помолчав, добавил самокритично: – А ведь я и сам, признаюсь, раньше считал астрономию совершенно никчемной наукой.

В обед мы услышали нарастающий рев мощного дизельного двигателя и треск деревьев. По меридиональной просеке медленно, хрустя кустами и завалами, полз вездеход. Видимо, заметив дым от костра, водитель повернул к нам. Махина (какая-то модификация ГАЗа-71) приблизилась, двигатель умолк. Вездеход с крыши до колес так облепился грязью, что непонятно было, какого он цвета, их часто делают оранжевыми, чтобы можно было заметить издалека или с вертолета. Правое лобовое стекло разбито. Из водительской двери поспешно вылез высокий человек, про таких говорят «представительной внешности», в фирменной робе нефтяника. Он сорвал противогаз, обнажив воспаленное лицо со слезящимися глазами.

– Доброго здоровьица. Дай, думаю, зайду «на дымок», это Чадреньга? – торопливо произнес он хриплым осипшим голосом.

– Нет, это Суронда, Чадреньга километрах в двадцати ниже.

Приехавший развернул топографическую карту.

– Ага, понятно. Я – Владимир Протасов, – заявил он так, как будто это нам о чем-то должно говорить.

– «Норд-Рашен гэс»? – припомнил безликий.

– Да, «Норд-Рашен ойл энд гэс», – поправил его приехавший.

Это был известный предприниматель, олигарх, разработчик Северо-Печорской нефтегазоносной провинции. Еще до катастрофы на своем частном самолете он с инспекцией прилетел из Москвы на Печору. А потом случилось то, что случилось. Аэродром оказался разрушен землетрясением. Местные вертолетчики ни за какие коврижки не полетели в Москву, деньги вообще оказались никому не нужны. У Протасова в Питере первая жена с детьми, в Москве вторая жена. И вот он едет по лесам и болотам, надеясь хоть куда-то попасть, хоть в Питер, хоть в Москву. Солярки запас большой, должно хватить.

– Хотел доехать за две-три недели, но еду уже два месяца, и конца не видать. Самое трудное – это реки, пока брод найдешь…

– Да не надо тебе никуда ехать. Оставайся здесь, – предложил я.

– Нет-нет, пообедаю и поеду. Надо ехать.

Вообще, олигарх производил впечатление не вполне вменяемого человека. Таких, впрочем, в последнее время развелось пруд пруди. Он говорил порывисто, озирался по сторонам, как будто кто-то за ним гонится, дышал громко и часто. Такое поведение у человека солидной внешности вызывало чувство какой-то особой жалости.

Обедали вместе. Протасов расщедрился строганиной, которую возил в морозильнике. Сам он ел ее сырой, отрезая мелкими ломтиками и подсаливая, а мы с безликим все-таки слегка поджарили, опасаясь за свои желудки. Говорили о погоде, наш гость рассказал об огромных лужах и залитых колеях по просекам. Потом речь зашла о том, как быстро и нелепо для планеты все закончилось, и ничего с этим не поделать. Когда вспомнили про науку, Протасов замахал руками:

– Что вы мне рассказываете про ваших ученых?! Им всем цена рупь сорок в базарный день. Сидят! – тысячи институтов! академии! доктора-профессора! Хоть бы один кто-нибудь нынешнюю ситуацию заранее рассмотрел и обдумал. А эти мыслители- философы? Тоннами макулатуры забили все библиотеки, а какой ответ у них есть на то, что сейчас происходит? Нету никакого. Все это, знаете, напоминает лиссабонское землетрясение восемнадцатого века. Как тогда дружно встрепенулись всякие горе-философы и горе-богословы, давай наперегонки осмысливать и примирять Бога с природным злом. Как будто раньше они не знали, что на свете землетрясения бывают.

– Раньше запроса не было, – возразил я.

– Запроса не было? – с хрипотцой взвизгнул Протасов и тут же повторил уже утвердительно: – Запроса не было. А нормальный мыслитель должен думать и безо всякого запроса. И объяснять все возможные катастрофы, даже если их вероятность ничтожно мала.

Я кивал, соглашаясь, возражать было незачем. Безликий молчал, будто о чем-то задумавшись.

Сразу после обеда, даже не отдохнув, Протасов засобирался.

– У меня тут полный чемодан растопки для костра, оставляю, – он вынул из вездехода довольно внушительный кейс.

Безликий вдруг заявил:

– Погоди чуток, – он зашел в свою палатку, повозился там какое-то время, потом вышел с охотничьим ружьем вертикалкой и пальнул в олигарха. Тот, схватившись за грудь, издал натужный стон и упал на колени, после чего медленно повалился набок.

После катастрофы принцип «Подохни ты сегодня, а я завтра» у многих стал доминирующим в поступках. Я это уже наблюдал, поэтому не особо удивился. Сейчас со второго ствола безликий выстрелит в меня. Если попадет в голову, то я мгновенно умру. Если в