Он тяжело вздохнул и укоризненно покачал головой.

– Ох, москвичка, принесло же тебя на мою голову…

Водитель Володя поднялся вместе с ними к родственнику, передал какие-то гостинцы от своей супруги и немедленно получил указание от дядюшки топать на кухню и начистить и нажарить картошечки.

– Моя красотуля к родне в деревню махнула, с огородом надо помочь, так что я тут один холостякую, – пояснил зверовод. – Вот Вовка почти каждый день что-нибудь подбрасывает, то пирожков, то котлеты привезет, то щец банку. Сам-то я к кухне не приспособлен, только хлеб и колбасу нарезать могу.

Хозяин дома был в прекрасном настроении, причина которого разъяснилась очень быстро: вчера и сегодня на ферму приезжал сам мэр. Правда, ненадолго, но это и понятно, руководитель города, человек занятой. Ходил, смотрел, вопросы задавал. Да такие вопросы, что сразу видно: ничегошеньки человек в звероводческом деле не смыслит. Какое слово ни скажешь – у него глаза навыкат, дескать, впервые слышит. А как в кормоцех и в ветеринарный пункт повели, так он весь затрясся и побледнел, там же запахи… Нет, работники фермы к мэру с полным уважением, это само собой, но все равно смешно! Говорят, на днях еще телевидение приедет, снимать будут, как мэр ферму посещает. Вся эта ситуация опытного зверовода изрядно веселила, и в разговоре он то и дело к ней возвращался, отпуская шуточки в адрес Смелкова, который страшно удивлялся, когда ему объясняли, как именно звероводы узнают, что конкретная самка готова к покрытию. А про самцов-дублеров ему раза три пришлось объяснять, все не верил. Обхохочешься!

Надежды на Леонида Ивановича не оправдались, о профессоре Тарасевиче он знал не больше, чем рассказал в первый раз. Конечно, он вспомнил массу подробностей о характере Аркадия Игнатьевича, о его привычках, о любимых словечках, но на связь профессора с Дмитрием Голиковым никакого дополнительного света пролить не удалось.

– Чего ему со мной разговаривать? – приговаривал Леонид Иванович. – Кто я – и кто он? Нет, Игнатьич, само собой, со всеми рабочими общался, за зверьми-то мы наблюдаем, а ему все время надо было знать, кто заболел, как гон проходит, как самцы кроют, у кого аппетит плохой… Ну, все такое. При бонитировке, опять же, он с нами в контакте. Но о себе ничего не рассказывал. Если он куда и ездил в свободные дни, то нам об этом не говорил.

– А Чуракову мог сказать? – спросила Настя.

– Конечно. Если кто и знал, так только Илюша. Илюша ему вместо сына был. Он все знал про Игнатьича. И секреты его кормленческие знал. Потому его и убили, Илюшу-то. Перовские, с тамошней фермы, убили. Я ж об этом еще в тот раз говорил, только ты с другим мужиком приходила, с плечистым таким. Я все помню! Из ума не выжил еще.

Леонид Иванович хитро прищурился и погрозил пальцем.

– А с женой Чуракова вы знакомы?

– С Танюшей? Ну а как же! Когда Илюшу убили, мы все на похороны пришли и на поминки, потом на сорок дней собирались, девять дней-то пропустить пришлось, Илюшу не сразу нашли, да и тело долго не отдавали, все экспертизы какие-то проводили, так что его и хоронили, когда уж девять дней давно миновало. Нас ведь много, тех, кто на ферме работает, и все попрощаться с ним хотели и помянуть, а работа у нас сменная, все в одно время прийти не могли, так что каждые поминки в три захода организовывали прямо у нас, в столовке, в административном корпусе. Танюшке одной было не потянуть столько хлопот, она и без того горем раздавлена, да еще двое детей маленьких. Так что мы все время с ней рядом были. Очень Илюшу у нас на ферме любили, хороший он был доктор, зверей любил и понимал, чувствовал.

– Значит, и телефончик ее знаете? – поинтересовался Егоров.

– Конечно, знаю. И адрес. Она тут недалеко живет, через два дома.

Вот это повезло! Ну, хоть в чем-то же должно было повезти…

Леонид Иванович с удовольствием согласился составить протекцию и позвонить Татьяне Чураковой. Вламываться без предупреждения почти в десять вечера к вдове с двумя маленькими детьми – наверняка провалить все дело.

– Как от меня выйдете – направо, дойдете до магазина канцтоваров, мимо пройдете и в первый же подъезд заходите, поняли? – строго напутствовал он Настю и Егорова. – Там на третьем этаже тридцать вторая квартира. Вовка! – гаркнул он неожиданно сильным голосом.

Через несколько секунд в комнату заглянул раскрасневшийся племянник в фартуке и с ножом в руке.

– Чего, дядя Леня?

– Дожарил, что ли?

– Нет, только засыпал недавно.

– Долго возишься, – недовольно пробурчал Леонид Иванович. – Я уж думал, гостей картошечкой жареной попотчуем.