Вся деревня была на ногах. Во дворах, на улице, на площади—всюду была суета, словно роились пчелы в улье, всюду шум и крики. С плачем детей, вырванных из объятий крепкого сна, и с причитаниями женщин смешивались громкие распоряжения мужчин, ржание лошадей, мычание коров, лязг цепей, скрип телег, вывозимых полуодетыми парнями и девушками на двор или прямо на улицу.

А по дороге уже бежали те, у кого было не так много скарба или просто от страха зашел ум за разум. Бежали с узлами в руках, с мешками на спине. Мальчуганы вели блеющих коз, подростки с трудом тянули на веревке коров, которые испуганно упирались и метались. На дорогу высыпало стадо овец. Овцы бежали в облаке пыли за испуганным бараном, не обращая внимания на крики и брань пастуха.

— К Гамрам! В лес, к Гамрам!

Этот крик, как призыв, перекатывался по всей деревне от дома к дому, от двора к двору. Никто не спрашивал, кто отдал этот приказ, правильно ли это или нет. Все спешили поскорее очутиться там, внизу, у подножия Градека, в спасительной чаще леса, огибавшего Гавловице и Гамры. Старый лес тянулся дугой и дальше вдоль границ, охраняя путь в соседнюю Баварию.

Больше других сохранил хладнокровие и самообладание Матей Пршибек. При первых же криках он вскочил с постели и мигом оделся. Старик отец, давно уже не спавший, встретил весть причитаниями. Словно не слыша его, Матей пошел будить дочь и помогавших ему в поле парней. Накинув на себя что попало, Манка выбежала из своей каморки. Матей коротко объяснил ей, что случилось, и велел позаботиться о дедушке, взять еду и приготовиться в дорогу. Затем он разыскал подпаска и дал ему наказ слетать пулей в Драженов и предупредить, что идут войска; пусть женщины с детьми бегут в лес, а мужчины спешат с чеканами в Уезд; если же они не проберутся в Уезд, пусть поворачивают к Гамрам.

Лишь после этого Пршибек велел одному из парней запрячь лошадей в телегу, посадить туда старика, взять с собой хлеба и ехать. Остальные пусть позаботятся о скотине. Все это он проделал так быстро, распоряжения отдавал так точно и так решительно, что домашние не успели даже испугаться. Подбодренные его спокойствием, они без всякой суеты и смятения управились со всеми делами.

А Пршибек был уже за деревней и вместе с двумя соседями стоял на пригорке. Он посматривал то в сторону города, то вниз, в сторону Гавловице. Небо только начинало розоветь на востоке. Вокруг еще все было погружено в сон.

Предутренний ветерок шевелил окропленные росой зреющие хлеба и раздувал свитки наблюдающих ходов. Нигде не слышно было ни звука, нигде не заметно было движения. Ни малейшего признака войск.

— Они еще в городе. Отдыхают перед тем, как выступить. Ну и мы можем пока приготовиться,—сказал Пршибек, прислушиваясь к доносившимся со стороны деревни шуму и крикам.—Но кого-нибудь надо тут оставить на страже.

Вернувшись в деревню, он ходил от дома к дому, кричал, что не надо терять головы, что солдат еще не видно и уйти из деревни надо с толком.

— А вы, парни, не бегите! Собирайтесь и идите за мной! Мы задержим солдат, чтобы наши спокойно могли уйти, чтобы их не перерезали, как овец. Живей, парни, живей за мной! Покажите, что есть еще настоящие ходы! Берите чеканы, дубины, а у кого — ружья, это лучше всего! Живей, живей!

Так покрикивал зычным голосом Матей Пршибек. Лицо его, обычно угрюмое и серьезное, теперь необычайно оживилось. Глаза горели отвагой. Он шагал легко и быстро. Его голос заглушал шум и крики.

— Живей, парни! — не умолкал Матей.— За мной! Берите чеканы, ружья! Живей, ходы!

Только у одного дома не остановился Матей. У дома Козины. Он знал, что там и так не хватает мужчин. Один работник не успевал всего сделать в этой спешке, а хозяйка была сама не своя от страха — не за себя, не за дом и добро, а за детей. При первой же тревоге Ганка побледнела как мел и схватила детей. Прижимая к себе Ганалку и таща за руку Павлика, она кинулась на улицу, но старая Козиниха остановила ее. Старуха даже рассердилась, что Ганка так струсила. Несмотря на сопротивление Ганки, она заставила ее приготовиться к уходу. Не переставая дрожать всем телом, бледная Ганка все же послушалась свекрови, но детей не отпускала от себя ни на шаг.

Сборами распоряжалась старуха. Она одна нисколько не растерялась. Она знала, что надо взять с собой. Но куда все это деть? Кто понесет? Где взять столько рук? Ганка связала еду и постели в узлы: все это и детей она возьмет сама, а как же быть с остальным добром?

Замирая от страха, Ганка торопилась поскорее покинуть дом. Старуха хотела спасти побольше добра и думала позвать кого- либо из соседей. Но какой помощи ждать от соседей, когда они не могли управиться и со своим добром? Что же делать? Бросить все, а потом горевать и плакать!

Уже работницы выводили из хлева лучших коров, уже Ганка стояла с детьми у ворот, как вдруг показался Искра Рже-гуржек