воздухе. Толпа двинулась в путь, увлекая в своем потоке и Козину, а высоко над пестрой толпой в ярком свете безоблачного дня отчетливо выделялась смерть в белом саване с высоко поднятой косой, сверкавшей в лучах зимнего солнца.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Мария Ламмингер, в темно-зеленой бархатной шубке, совсем готовая в дорогу, стояла у себя в комнате и нетерпеливо поглядывала на дверь. Дверь, наконец, отворилась. Вошла ее мать в дорогой шубе.

— Едем? —воскликнула дочь.

— Нет еще. Надо подождать отца. По лицу девушки промелькнула тень.

— Он тоже едет с нами?

— Сказал, что да. Уже одевается.

— Что это ему вдруг вздумалось? Он ведь никогда с нами…

— Никак не может дождаться управляющего. Думает, вероятно, встретить его по дороге или в городе…

Вдруг девушка быстро повернула голову.

— Вы слышите, маменька?

— Да… шум, крики…

— Волынки… и как ужасно пищат! Варварская музыка!

В комнату вошел старый Петр. Мария нетерпеливо спросила:

— Запрягли уже?

— Да, ваша милость… только… едва ли можно будет выехать… По крайней мере сейчас…

Шум приближался, все пронзительнее визжали волынки.

— Это они, ваша милость…—испуганно сказал Петр, указывая в окно рукой.

— Кто они?

— Мужики. Идут из Кленеча. Их еще издали было слышно. Рев такой подняли… Надели страшные маски… Один бог знает, что это будет! В прежние годы они тоже хоронили в среду масленицу, но только у себя в деревнях…

— Куда же они направляются? —спросила баронесса.

— Они тут совсем близко… идут… идут к нам…—пробормотал старый камердинер, в тревоге прислушиваясь.

Рядом приоткрылась дверь, и показалось бескровное веснушчатое лицо Ламмингера.

— Прошу ко мне. От меня лучше видно.

Петр испуганно вздрогнул. Мария оторвалась от окна и побежала в комнату отца. Баронесса медленно последовала за ней, не проявляя особенного любопытства. Старый камердинер остался на месте, прислушиваясь и продолжая бормотать:

— Нет, это неспроста… Ой, неспроста…

В кабинете Ламмингера стояли у окна мать и дочь, а за ними сам барон. Все трое пристально глядели на дорогу, по которой приближалось диковинное шествие. Впереди, улюлюкая, бежали вприпрыжку ребятишки и подростки, за ними шел медведь со своим вожатым, а за медведем волынщики, и затем ряженые: черт, смерть, Брыхта и Весельчак верхом, парни, девушки, мужчины, женщины. Нескончаемое пестрое шествие…

Мария забыла о поездке.

— Какой безобразный этот черт… и смерть тоже… и баварцы и евреи…—и она весело расхохоталась. Баронесса тоже не смогла удержаться от улыбки.

По лицу Ламмингера пробежала презрительная злая усмешка.

— Это все изнанка венского процесса,—сказал он брюзгливо.—Заранее торжествуют. Дурачье!..

— Посмотрите, отец! —воскликнула Мария.—Видите там соломенного всадника? Что это у него в руках?

— Да, да,—сказала баронесса.—Я тоже вижу. Что это у него?.. Они поворачивают к замку…

Шум и крики раздавались уже у самого замка. В кабинете барона задребезжали оконные стекла.

— Ой! —вскрикнула Мария, зажимая розовые ушки. Туча набежала на лицо Ламмингера. Лоб его прорезала

глубокая складка.

— Разнузданное мужичье! —прошипел он.—Нарочно… под самыми моими окнами…

— Они останавливаются! Что они хотят делать!..—воскликнула баронесса, бросая испуганный взгляд на мужа.

Ламмингер, точно не слыша, глядел на остановившуюся перед замком и рассыпавшуюся вокруг небольшого пруда толпу. Двое ходов выступили вперед. Несколькими сильными ударами своих тяжелых чеканов они вырубили прорубь у берега — там, где остановился соломенный всадник, державший в руке огромную плеть и потрясавший ею в сторону замка. Люди по обе стороны