— Это не полагается. Такой важной особе можно только отвечать на вопросы. А если бы я и попробовал, ничего бы не вышло: он как сказал это, так махнул мне рукой и подошел опять к императору. Но когда я вышел, сразу же подумал: надо бы им рассказать! Мне от этого никакой выгоды, но я знаю, что значит терпеть несправедливости, а вы сейчас терпите. Да еще какие!.. Тяжелые времена наступили… Я и говорю себе: как же не рассказать им об этом? Их права еще имеют полную силу, и если они как следует возьмутся за дело, тому тргановскому пану придется несладко. Зачем же мне жалеть его, этого живодера? Ведь он такой же, как и его отец, а то и похуже. И у нас в Домажлице все ненавидят его. Ведь Ломи-кары отняли вас у Домажлице. Если бы не они, вы по-прежнему оставались бы под нашим управлением, д тут еще он отхватил у нашей общины тргановскую усадьбу. Наша она была. Построил там замок, сидит на нашей земле и смеется над нами. А вас притесняет. Когда я вернулся из Вены и услышал, что он опять с вами делает, как он силой отобрал ваши грамоты, тут я не выдержал и хоть не мое это дело, а не мог не выругаться. Вот разбойник, говорю. Да еще бесстыжий какой!

— А чего ему! Недаром он выжидал, пока станет гетманом и получит побольше власти,—заметил Грубый.

— А отсюда всякому ясно, что наши привилегии еще имеют силу! —воскликнул Козина.—Он не стал бы охотиться за грамотами, если бы…

— Правда, правда! —послышалось со всех сторон.

— Но что из того, когда этот волк их сжег! —сказал Пайдар.

— Все равно, подать просьбу,—решительно заявил Юст.— В Вене знают о ваших правах. Раз сам канцлер заговорил…

— Мы и сами так думали и решили, что дела так не оставим. И мы пригласили вас, чтобы посоветоваться, еще до того, как узнали о канцлере,—сказал Козина, и слова его были встречены общим одобрением.

— А теперь уж мы, наверное, можем взяться за хлопоты,— продолжил его мысль Сыка.— Раз уж в Вене помнят о нас и о наших правах…

— Ну, и к тому же кое-что у нас осталось! —отозвался старый Криштоф. Он расстегнул камзол и вынул какой-то сверток в платке. Ходы с недоумением и любопытством ждали, что им покажет драженовский староста.

Раздался всеобщий крик, когда Криштоф Грубый развернул платок и поднял к свету, так чтобы все видели, два старых пергаментных свитка с большими печатями на шнурах. Изумлению ходов не было границ. Даже Юст был поражен.

Только те, кто знал о грамотах — Грубый, Козина и Сыка,—сохраняли спокойствие. Остальные бросились к Грубому. Лицо у Матея Пршибека прояснилось. Он быстро поднялся на ноги и, возвышаясь над всеми, смотрел на уцелевшие доказательства ходских прав. Брыхта недолго разглядывал пожелтевшие грамоты с выцветшими кое-где письменами. Выпрямившись, резким движением, словно прут, он повернулся к окну и, грозя крепко сжатым кулаком, торжествующе захохотал и гневно крикнул:

— Ну, Ломикар! Мы еще не твои крепостные! Найдем и на тебя управу, высокородный пан!

— А настоящие они? — спросил Эцл из Кленеча у старосты Сыки, как у «прокуратора» и сведущего человека.

— Конечно. Из нашего ларца. Самые важные. Вот эту грамоту дал король Иржи, а эту — король Матиаш.

— Как же Ломикар не забрал их? —задал Пайдар вопрос, вертевшийся на языке у всех.

Тут только отозвался молчавший до сих пор Козина. Он рассказал, как все произошло. Когда он увидел Ломикара с целым полчищем кирасир, ему сразу пришло в голову, что дело не в нем и не в Пршибеке, а в грамотах. Он шепнул матери, та побежала домой и успела взять из тайника вот эти две самые важные грамоты. Она хорошо знала их еще с тех времен, когда ларец хранился у ее отца в Драженове. Рассказ Козины все время прерывался восторженными восклицаниями и по его собственному адресу и еще больше по адресу старой Козини-хи. А когда он кончил, Брыхта взревел:

— Чтоб меня громом убило! Вот это баба! Сразу видно, что она твоя мать, Козина!

Но Козина, словно не слыша всех этих искренних излияний, продолжал:

— И теперь, когда мы знаем, что о нас не забыли при дворе, самое время жаловаться.

Все были взволнованы рассказом Юста и теперь охотно согласились с Козиной. Молчал только Матей Пршибек.

После Козины снова заговорил Юст. Он убедительно доказывал, чго даже без спасенных грамот ходы могли бы начать процесс, раз о грамотах спрашивали при дворе, а теперь ходы могут бить наверняка. Поэтому не следует мешкать и надо немедленно отправить ходоков в Вену. Впрочем, эта мысль пришла в голову всем собравшимся.

Так и дорешили. Только Матеи Пршибек не соглашался.

— Делайте, как хотите,— сказал он.—Но меня в это не втягивайте. Я в Вену не пойду. А вот когда будет плохо, а оно так и будет, и вы захотите идти на панов, а не к панам, тогда я пойду, хотя бы один.

Его слова не нашли отклика. Только Брыхта крикнул в ответ:

— Ну, тогда и мы пойдем с тобой!