смятения, горя и ужаса. То с одного, то с другого двора доносились голоса кирасир и конское ржание. Толпа перед правлением поредела. Большинство разбежалось по домам: одни со страху, другие — спасать свое имущество от не привыкших стесняться солдат. Лишь изредка на площади мелькал белый кирасирский плащ да слышался лязг тяжелого палаша.

Стемнело. По небу гнались друг за другом черные тучи. Порой между ними проглядывал месяц, на мгновение озаряя площадь бледным светом. В одно из таких мгновений группа кирасир с громкими криками выскочила со двора Козины и чуть не бегом устремилась к правлению. Во главе этой группы торопливо шагал тргановский управляющий.

Через минуту площадь снова оживилась. Из правления выводили арестованных ходов. Впереди шли Козина и Матей Пршибек со связанными назади руками, за ними Сыка и старый Пршибек, которого поддерживал крестьянин. Ходы молчали, шумела лишь вооруженная стража. Окрики кирасир, лязг оружия и топот конских копыт сменялись плачем и причитаниями женщин. Кирасиры уходили, уводя с собой арестованных ходов. Месяц стал ярче, в его свете засверкали гребни касок и обнаженные палаши, забелели солдатские плащи и светлые суконные плащи ходов, шагавших между конями кирасир. Шествие направлялось к Трганову, расположенному невдалеке.

Вся в слезах, убитая горем, возвращалась домой Ганка с перепуганными детьми. Рядом молча с поникшей головой плелась старуха. За ними шла Манка Пршибекова. Ее поциновиц-кий дядя Пайдар, молодой Шерловскии и постршековскии Псутка провожали осиротевших женщин к дому Козины. Не могла же Манка вернуться в отцовский дом, который был сейчас полон непрошеных гостей.

Войдя в дом, они увидели, что кирасиры похозяйничали и тут. В горнице все было перевернуто вверх дном, сундуки взломаны, двери чуланов выбиты или расколоты в щепы. Пораженные этой картиной, мужчины не заметили, как исчезла старая Козиниха. Покинув горницу, она бросилась через двор к себе. Там, в маленькой горнице, ее ждал такой же разгром, как и у сына. Но старуха даже и глазом не моргнула. Она вбежала в каморку и… застыла на пороге. При свете месяца, проникавшем сюда через небольшое оконце, она сразу увидела опустошение, произведенное кирасирами. Но старуха не обратила внимания на разбитые вещи, ее глаза были устремлены в одно место на полу. Две половицы там были вырваны и валялись изрубленные у стены, а на их месте зияла глубокая яма, выложенная кирпичами; по-видимому, она служила тайником еще в стародавние бурные времена. Яма чернела пустотой.

Ларец с ходскими документами — драгоценное сокровище ходов, исчез. Кирасиры нашли и унесли его.

Старуха стояла, опустив голову и скрестив руки, как над открытой свежей могилой. Тяжелый вздох вырвался из ее груди. Вдруг она стала лихорадочно себя ощупывать. Лицо ее просветлело, и на плотно сжатых губах пробежала горькая, презрительная усмешка.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Тучи на небе постепенно редели и, наконец, скрылись за Черховым и за гребнем гор. Лишь изредка хмурая сердитая тучка мчалась за ними, словно запоздалый хищник, распростерший черные крылья в погоне за стаей птиц, исчезнувших в необозримой дали. Лунный свет вольно разливался по всему Шумавскому краю, по склонам Чешского Леса, по нагорьям Кленеча и Ходова, по стенам и башням Тргановского замка.

Недавно достроенные стены замка белели сквозь обнаженные ветви деревьев. Окна в замке с раннего вечера сверкали огнями. У тргановского пана сегодня были гости — оба офицера, приехавшие с хозяином замка из Пльзня, полковник граф Штампах и молодой ротмистр граф из Вртбы и Фрейденталя, который, если верить шепоту слуг, имел виды на младшую дочь хозяина, Марию. Старшая, Барбора, была уже обручена с Вацлавом Грознатой — графом из Гутштейна, полковником императорской службы.

Паны развлекались довольно продолжительное время. Был уже одиннадцатый час, когда погас свет в окнах большого зала. Некоторое время свет мерцал еще в окнах боковых покоев, отведенных для гостей, но, наконец, погас и там.

Лишь два окна бросали красные отблески в ночной сумрак на голые ветви деревьев. В рабочем кабинете хозяина в кресле у камина, в котором ярко пылал огонь, сидел Ламмингер. Рядом с креслом на столе прекрасной резьбы стоял окованный железом дубовый ларец. Пристально глядя холодными голубыми глазами на вытянувшегося перед ним по-солдатски управляющего Коша, барон внимательно слушал его доклад. Кош рассказывал, что происходило в Уезде после того, как уехал высокородный господин барон. Кош рассказал, как в порядке предосторожности он велел сперва связать Матея Прши-бека, а затем стал добиваться признаний прежде всего от Козины и Сыки.

— Кто из них больше упорствовал?

— Козина, ваша милость. Когда его жена бросилась предо мной на колени, он стал кричать ей, чтобы она поднялась и шла домой.

— Гм!..