оттащить его. Козина озлобленно стряхнул его с себя так, что тот покатился.

— Прочь, панская дворняга, или мокрого места от тебя не останется! —крикнул он. Но уже вся челядь, по знаку управляющего, набросилась на Козину. Тогда Искра, видя, что Козине приходится туго, забыл свои призывы к благоразумию и поспешил на помощь к другу.

У подпиленной липы завязалась жестокая схватка. Оба хода, хотя и безоружные, отбивались отчаянно. Особенно досталось неуклюжим дровосекам, сцепившимся с мускулистым Козиной. Им никак не удавалось одолеть его. Но долго так продолжаться не могло. Силы были слишком неравные. Искра уже лежал на земле, но и лежа продолжал отбиваться от дворового, наступившего ему на грудь коленом. Козина еще держался на ногах, по лицу его ручьем струилась кровь.

В это время с горы, со стороны деревни, раздался громовой голос:

— Стойте, вы! Ведь это убийство!

И невдалеке показалась богатырская фигура Матея Прши-бека.

Тяжелыми шагами, медленно и степенно, как всегда, спускался он по склону, держа в руке занесенный, словно для удара, чекан. Видя, что там внизу не слышат или не хотят слышать его, он прибавил шагу, продолжая кричать на ходу:

— Держись, Козина! Держись, паренек! Я иду!

Бой под липой разгорелся с новым ожесточением. Ходы напрягли последние силы. Искре удалось вывернуться из-под насевшего на него врага. Вскочив на ноги, он стал пробиваться к Козине, вокруг которого все свилось в один яростно кричащий клубок.

Козина еле держался. Вдруг он сразу почувствовал облегчение. Голос, доносившийся прежде с вышины, загремел слов но над самым ухом дерущихся. Управляющий и двое его подручных, лишь завидели Пршибека, поспешили немедленно обратиться в бегство, остальные двое последовали их примеру, когда дубовый чекан Пршибека заходил по их спинам и головам.

— Панская челядь! Мало вам ограбить человека, еще и убить хотите! —кричал Пршибек и так махнул чеканом, что управляющий со своей дружиной не выдержал и пустился бежать что есть духу.

Через минуту под липой стало тихо. Когда Пршибек, «угостив на дорогу» панскую свору, вернулся к месту побоища, Искра, у которого ни одного живого места на теле не осталось, перевязывал своему другу раненую голову. Козина был бледен как полотно. Когда подошел старый Пршибек, он протянул ему руку со словами:

— Пошли тебе бог здоровья!

И, глядя на смертельно раненную липу, добавил:

— Жаль, что я не подоспел вовремя…

— Было бы то же,—ответил Пршибек.—А теперь поживей собирайся домой! Вон сколько крови…

— Значит, уже пролилась…—вслух подумал Козина, глядя на свою окровавленную ладонь, которой он пытался зажать рану на голове. Волынщик прекрасно его понял.

Когда уходили, Козина еще раз оглянулся на липу. Под сенью ее отдыхали его предки; он сам не раз сиживал под ней летом в страдную пору с дедом и со жнецами. Скольким поколениям давала она приют в своей тени! Сколько рассказов сложено о ней! Все в округе знали и любили ее. И вот что сделал с ней панский произвол!

— Я было направился домой, да подумал: Козина — парень горячий, а тех много. Пожалуй, ему придется плохо. Ну, и повернул назад,—рассказывал Пршибек, шагая рядом с молодыми ходами.

У деревенской околицы они расстались. Козина зашел к Искре, чтобы обмыть кровь с лица и рук: он не хотел испугать свою Ганку. Однако когда он вошел к себе в горницу с перевязанной головой, Ганка испуганно вскрикнула. Улыбаясь, он стал успокаивать встревоженную жену. Вскоре он замолчал, уселся на кровати и опустил голову на грудь. Ганка, приготовлявшая свежую перевязку, не удивилась тому, что муж ее внезапно умолк и нахмурился. Она думала, что его беспокоит рана. Но его беспокоила не рана, а мысли. «Теперь уже речь идет не о правах только, а о жизни и смерти. И иного выхода нет. Так суждено мне». Вот что острее, чем когда-либо почувствовал сейчас молодой крестьянин.

В это время послышались быстрые мелкие шажки. Маленький Павлик прибежал от бабушки, а за ним семенила белокурая Ганалка. Увидев отца, дети с радостными криками бросились к нему. Он усадил их к себе на колени и крепко прижал к груди.

Вскоре вошла и его мать. Ей только что сказали, что паны срубили старую козиновскую липу. Больше она ничего не знала. Она не помнила себя от возмущения и гневно нахмурилась, когда увидела, что сын ее, как ни в чем не бывало, возится с детьми.

— Паны срубили у тебя старую липу на глинищах,— сурово произнесла она.

Сын поднял голову.