— Не хочу быть медведем, мам! И петухом тоже! — смеялся лохматый Тученёнок. Он подлизывался к матери и щекотал ей пятку своими воздушными пальчиками.

— Ты моя радость! — ласково сказала старая Туча и прикрыла глаза.

Бедные её ноги, сколько же им пришлось пройти по небесным далям и дорогам… А сколько вёдер дождя перетаскала она… Вечно её куда-то несло, даже и в воскресенье не могла она передохнуть: то летела на ярмарку, купить сито для мелкого грибного дождичка, то надо свечек — вдруг ветер погасит звёзды! И только с маленьким ласковым Тученёнком ей порой удавалось побыть минутку в покое.

— Сынок, ты у меня совсем не грозовой и даже не кучевой — просто ласковый. Ладно уж, рви штаны, раз не можешь иначе. Штаны я тебе снова зашью. Только с вечера вдень мне нитку в иголку, что-то я плохо видеть стала. И ещё об одном прошу: не выходи со двора.

— Почему, мам? Так хочется на воле поболтаться.

— Ни в коем случае. Боюсь, что встретишься со страшным Быком. У него огненный рог, и он свободно гуляет по небу. И появляется внезапно, где захочет. Твой дедушка хотел его поймать, но Бык поддел его огненным рогом — и я без отца осталась. В каждом дворе есть его след: в одном поваленный забор, в другом разбитое дерево. Нам-то нечего бояться, твой отец построил надёжные ворота. Пожалуйста, не выходи со двора.

Тученёнок был, конечно, послушным, но не очень. Слушал он мать день, слушал два, а на третий не утерпел. Когда Тучи не было дома, сорвал пучок голубой небесной травы и вышел за ворота, надеясь увидеть Быка. С некоторых пор он только о нём и думал.

Но за воротами Быка не было. Видно, пасся он в другом уголке неба…

Как-то в воскресенье отец Тученёнка вздремнул под облачным деревом. А мать хлопотала на кухне. Услышав шум на дороге, посмотрела Туча в окно и остолбенела. По дороге мимо их дома с рёвом и грохотом мчался небесный Бык. А верхом на нём, схватившись за жёлтый рог, сидел Тученёнок.

— С дороги! — кричал он во всё горло, а Бык нёсся как ураган.

Из всех домов повываливали тучи и стояли с разинутыми ртами. Тучи-мамаши прижимали к своим юбкам детей, чтобы они не увидели, как Тученёнок — вот-вот! — упадёт в бездну.

Старая Туча, побелевшая от страха, растолкала своего пузатого мужа.

— Беги спасай. Мужчина ты или… чучело?!

Но старик только хлопал глазами и топтался на месте: затягивал потуже ремень, завязывал покрепче шнурок, поглубже нахлобучивал шляпу.

Терпение у Тучи лопнуло, и, когда Бык поравнялся с их домом, она подобрала юбку, разогналась получше и — будь что будет — прыгнула на спину Быка. Или спасёт сына или пропадут вместе!

— Держись за меня, мама! — кричал Тученёнок.

И тут Бык встал на дыбы, перевернулся через голову — раз, второй, третий…

Тучи на обочине в ужасе закрыли глаза, а когда открыли, рёва и грохота уже не было слышно. Бык, который только что брыкался и кувыркался, стоял у обочины и щипал голубую небесную травку…

— Брось-ка мне верёвку! — крикнула Туча мужу. — Мы его укротили.

Откуда взять верёвку в такую минуту? Старик снял ремень, да и другие тучи-дядьки, что стояли на обочине, отдали свои ремни. Прочная получилась верёвка.

Привязала Туча верёвку Быку на шею, повела его на свой двор.

— Храброго сына вырастила, кума! — хвалили её другие тучи, пришедшие посмотреть на огромного Быка и его огненный рог. — Да ты и сама молодчина! Взобраться на такое чудовище!!!

— А что же было делать? — краснела Туча. — Ну а сын у меня и вправду храбрец. — И она стала латать свою юбку, которую бык порвал.

С тех пор пасётся Бык у них во дворе, а Тученёнок время от времени посматривает на землю. Как увидит, что какой-нибудь крошка машет ему платком с дымохода, сразу понимает, что в Панталонии нужен дождь. Отвязывает он Быка, садится на него верхом и скачет по небесным полям, стряхивает росу с небесной травы.

А когда холодает к ночи, во двор к ним собираются разные тучи и облачата и греются до утра около огненного рога небесного Быка.

Лето было в разгаре, жара стояла ужасная, а крошка Том надел тулуп и пошёл на кукурузное поле. Там он вдруг лёг на землю, посреди кукурузы, потом вскочил, перебежал на другое место, снова лёг и снова вскочил. Всё это он проделывал не снимая тулупа.

— Что с тобой, кум? Что на тебя напало? — крикнула соседка из-за забора. — Зачем зря кукурузу топчешь?

— Очень уж густая у меня кукуруза! — крикнул в ответ Том, вытряхивая тулуп. — Вот теперь эту, что полегла, вырублю мотыгой. Слыхала секрет? Между кукурузинами должно быть столько места, чтоб овца могла улечься. Тогда она лучше всего растёт. Вот я и ложусь вместо овцы. Овца-то в овчарне.

— Ну, что ж, ложись, кум, коль так, — сказала соседка, но от забора долго не отходила: такого она ещё не видывала.

Вообще, даже удивительно, что этот Том входит в хату через дверь, а не через печную трубу, — всё у него не как у людей. Сказать, что дурак, не скажешь, но и умным вряд ли назовёшь.

Взять хотя бы случай со старой клячей. Никак не скажешь, умная это история или глупая. А дело было так.

Один сосед, крошка Савва, накопил денег на корову. Надо было ему корову купить: ведь у него семь ртов — сам он, да жена, да ещё пять мальчиков, все сидят рядышком, как горшки на завалинке.

Вот накопил Савва денег и поехал на ярмарку. Купил корову. Хорошую корову, всё у неё есть — и вымя и хвост. Повёл корову домой. Навстречу — Том.

— А-а-а, здорово, кум!

— Вот, корову купил!

— Ну, пошли в корчму! Надо могарыч ставить!

Пошли они в корчму, сели за столик.

— Ну, кум Савва, — Том говорит, — пусть твоя корова будет здорова и пускай даёт по бочке молока в день!

Корова ждала их у ворот. Она шевелила ушами и что-то жевала, а когда услышала, что пьют за её здоровье, громко взревела:

— Му-у-у-у… [1]

Корова внимательно рассматривала своего нового хозяина. Ничего вроде бы мужик — палки в руках нету.

Корова была права. Савва — дядька спокойный, не драчун. Одного только не знала корова: Савва не любил ходить пешком. А идти было далеко, аж до самого села «Кукушкины слёзки». Хорошо ещё, что встретился Том. Вдвоём шагать веселей. Вот они и зашагали. С коровой.

Только от города отошли — тпррр, догоняет их подвода. А в подводе Саввин двоюродный брат Спиридон.

— Гей, Савва! — кричит Спиридон. — Садись, я тебя подвезу, а корову пускай Том ведёт.

— Слушай, Том, — сказал Савва. — Тебе ведь всё равно, домой пешком пойдёшь, доведи мою корову, за верёвочку, а?

— Ладно, — говорит Том. А куда ему деваться? Пил могарыч? Пил. Вот и давай теперь, веди корову. За верёвочку.

Вот ведёт Том корову. За верёвочку.

— Как тебя хоть звать-то? — спрашивает он у коровы.

Молчит корова: наверное, сама своего имени не знает.

У колодца напоил её Том, передохнули — и опять в дорогу.

А навстречу какой-то дядька-крошка.

— Хорошая, — говорит, — у тебя корова. Не продашь?

«А почему бы и не продать? — думает Том. — Можно продать».

Ударили они по рукам — и корова продана. Дядька-крошка увёл корову в свою деревню, а Том вернулся на ярмарку.

Савва же в это время сидел уже дома и жене про корову рассказывал.

— А где сама-то корова? — жена спрашивает.

— Идёт пока что сзади, — отвечает Савва.

Поел Савва за двоих, поспал за двоих, когда проснулся — кислого молока захотел. Жена сбегала к соседке, заняла горшок молока: теперь-то у них есть корова — отдаст.

Попил Савва молока, сел на лавочку у ворот корову ждать. Рядом с ним жена и все пятеро сыновей.

— А она не бодается? — спрашивает старший сын.

— А где мы телёнка возьмём? — говорит средний.

— Я буду телёнком!! — веселится младший.