Высокий пересек костельный двор и очутился перед узкой калиткой. Как видно, здесь ему все было хорошо знакомо: не теряя времени, он просунул руку между досками, дотянулся до задвижки с противоположной стороны и отпер калитку. Выложенная каменными плитами тропинка провела его через садик к дому.

Три удара в дверь. Тишина.

Снова три удара.

За дверью раздались шаркающие шаги.

— Кто?

— Я, Роза?лия. Открой.

— Ксендз уже спит.

— Спит? А в горнице сквозь ставни виден свет.

— Ну и что, говорю — спит.

Он сильнее дернул дверь:

— Открой, я по важному делу!

— Погоди.

Шарканье затихло, потом снова приблизилось. Дверь скрипнула и отворилась…

Дверь гостиной он открыл сам. Сидевший за столом и что-то писавший настоятель Кря?уна поднялся с места. Это был высокий, костлявый, немного горбящийся старик, некогда профессор духовной семинарии, а ныне — на старости лет — настоятель небольшого прихода.

— А я-то тебя жду не дождусь, почтеннейший, — сказал он таким тоном, от которого гость вздрогнул и остановился.

— Очень приятно, профессор. — Желая угодить хозяину, гость напомнил о его высоком звании.

— Приятно? Сейчас, домине[17], тебе станет совсем приятно, — усмехнулся, едва раздвинув тонкие губы, ксендз. — Какую ты мне прошлый раз краску подсунул, домине?

— Краску? — удивился гость. — Отличная краска, профессор. Настоящая масляная краска, честное слово!

Ксендз шагнул к гостю и, схватив его за отвороты пиджака, стал трясти.

— Что, ты еще лжешь своему пастырю, домине! Я все узнал! Все, все, все! В краску подмешаны вода и мука. Алтарь начал лупиться, святые побелели… Они стали похожи не на святых, а на мельников! Это свинство, домине, свинство высшей марки! И я больше не хочу иметь дела с тобой, домине! Не хочу, не хочу, не хочу! Ступай! — вдруг отпустил гостя ксендз.

От неожиданности тот ударился об стенку, повернулся, однако не пошел к двери, а присел к столу.

В комнате воцарилась тишина. Один шуршал бумагой, скрипел пером, как будто в комнате больше никого не было, другой потихоньку приводил себя в порядок и исподлобья поглядывал на хозяина за столом.

Еще какое-то время было тихо, а потом гость, не дождавшись, когда на него обратят внимание, кашлянул.

— Ну, домине, ты еще не ушел? — не оборачиваясь, спросил ксендз. — Уже пора, пора… Поздний час. Примерные христиане уже спят.

— Профессор, — гость подошел ближе, — есть неотложное и очень важное дело.

— Хватит с меня ваших дел, домине! — по-прежнему не поворачиваясь, ответил ксендз. — Я не позволю себя дурачить! Можешь искать дураков где-нибудь в другом месте, а я не желаю, чтобы меня водили за нос!

— Но, профессор…

— Ступай, ступай — пожалей свой язык и мою голову, домине! Нам больше не о чем говорить!

— Дело касается церкви, ее авторитета, ее имени! — воскликнул гость.

— С каких это пор, домине, ты стал так беспокоиться об авторитете церкви? — насмешливо спросил ксендз, поднимаясь из-за стола.

— Не только об авторитете, а может быть, кое о чем и более важном, — отозвался гость.

— Что? Яснее, домине. Я ничего не понимаю, яснее, — заинтересовался ксендз.

— Профессор, пропал один очень важный документ. Если он будет опубликован да еще прокомментирован, — это еще один гвоздь в гроб церкви.

— Без сравнений, домине! — одернул гостя ксендз. — И почему это тебя, домине, такие вещи вдруг взволновали? Ты, кажется, воруешь краску, а не гвозди.

— Из любви к церкви! — почувствовав интерес ксендза и зная, что любопытный старик теперь уже не прогонит его, усмехнулся гость.

Но ксендз, казалось, не заметил перемены тона. Он большими шагами пересекал комнату из одного конца в другой и поучал:

— Почтеннейший, церковь устояла перед миллионами ударов своих врагов, а что значит какой-то документ…

— Завещание, и весьма высокопоставленного духовного лица. О-о, сколько он там свинства наворочал! К тому же раскрываются различные тайные средства…

— Не будем, домине, излишне углубляться в это, — остановил пришельца ксендз. — Если завещание, то, само собой разумеется, речь идет о каком-то имуществе. Одни лишь проделки в завещании не описываются. Поэтому, домине, ты и заинтересован в документе. Надо было сразу сказать.

И он снова стал шагать по комнате, заложив руки за спину.

Гостю было неприятно, что ксендз так легко проник в его замыслы. И он только пробормотал:

— Может, и потому.

— Велико ли имущество? — спросил ксендз.

— Точно трудно сказать, но, кажется, достаточно ценное.

— Так что же мешает его взять? — резко спросил ксендз.

— Документ не дочитан, еще не уточнено место, где спрятано имущество.

Гость коротко рассказал обстоятельства, при которых исчезло завещание, и про неудачную попытку вернуть рукопись.

— На какой улице проживает этот мальчишка?

— Улица неизвестна, знаем только школу, в которой учится. — Он назвал адрес школы.

— Это относится к моему приходу.

— Я так и думал.

— Подожди, — сказал ксендз и вышел за дверь.

Вскоре он вернулся, а через несколько минут вошел пономарь — маленький, горбатый старик. Он вынул из-за пазухи толстую тетрадь, положил ее на стол и раскрыл.

— Фамилия? — спросил ксендз.

— Профессор, — помедлив, сказал гость, — надо бы заранее договориться. Чтобы потом не было недоразумений.

— Справедливо, домине, справедливо. Потом одни неприятности. Церкви — половина.

Гость шагнул к нему:

— Нет, профессор, третья часть. Мы вдвоем. У меня ведь компаньон.

— Как угодно, домине, иначе и палец о палец не ударю. Это большая работа, и только хитростью можно чего-нибудь добиться, иначе ничего не выйдет. Кроме того, имущество, принадлежащее церкви, должно перейти к ней целиком. Но в данных обстоятельствах пускай будет половина.

— Нет, так я не могу согласиться, это грабеж! — возмутился гость.

— Как угодно, домине. Я не заставляю… — ксендз сделал знак пономарю. — Можешь идти.

Тот закрыл тетрадь и спрятал ее за пазуху. Гость стиснул зубы.

— Ну ладно: Ромас Жейба.

Горбун снова открыл тетрадь и начал не спеша листать ее.

Призраки подземелья - i_011.png

Против каждой фамилии были нацарапаны какие-то странные знаки. Треугольники, ромбы, крестики, ломаные и прямые черточки…

Пономарь перелистывал страницу за страницей, шептал что-то себе под нос. Наконец он остановился на одной странице и сказал:

— Жейба Алекса?ндрас, жена Константи?на, сын Ромас.

— Кажется, они, — кивнул гость.

Горбун водил пальцем по своим крестикам, ромбам, треугольникам и читал эту одному ему понятную грамоту:

— Жейба Александрас — инженер, сорок три года, крещен, неверующий. Константина — его жена, тридцати пяти лет, крещена, неверующая. Сын Ромас — школьник, не крещен, неверующий. Зайти к ним лучше всего между одиннадцатью и двенадцатью часами, когда хозяйка бывает одна дома. По воскресеньям — нельзя.

— Стало быть, документ у сына? — спросил ксендз. — Что он с ним делает, неизвестно?

— Пока что нет.

— Ладно, я попытаюсь. Не гарантирую, что удастся, но попытаюсь. Если этот парень не дурак, то давно прочел с чьей-нибудь помощью завещание и добрался до сокровищ.

— Мальчишка, кажется, тертый калач, — с горечью сказал гость.

— Ну видишь, домине. Надо было раньше, раньше… Как узнал — сразу ко мне. А то без моей помощи обойтись хотел… — Хозяин замахал руками. — А теперь ступай, домине, ступай! Время позднее, смотри, чтобы не заметил кто-нибудь.

— А как же я узнаю?..

— Ага, — ксендз остановился и задумался. — Приходи в костел на вечернее богослужение. Если на алтаре крайняя свеча справа не будет гореть, стало быть, есть известия. Ну, теперь ступай, домине, ступай, — снова замахал он руками.

вернуться

17

До?мине — господин (лат.).

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату