Сообразили быстро. Из литровой вазы мигом выбросили цветы, вылили воду и бухнули туда целую бутылку водки. «Во!» — радостно воскликнул Шура и разом осушил вазу «за молодых». После этого он оживился и пустился в пляс. Иногда попадая за стол, он тут же получал в руки хрустальный стакан и снова осушал его.
В ходе «половецких плясок» он снял какую-то гостью и обаял ее, видимо, своим красноречием. Краля была не трезвее своего «милого», поэтому была готова на все. «Влюбленные» прибыли на кухню, притащив с собой чью-то шубу. На кухне хлопотала мать невесты. Увидев ее, Конь бросил шубу на пол и безапелляционно заявил: «Мать! Я с ней тут ляжу!».
Но был не понят и выдворен с кухни вместе с потенциальной любовницей.
К этому моменту гости уже стали расходиться. Но Конь не желал оставлять веселье, поскольку дома его ждала жена и суровая взбучка. Поэтому он уклонился от провожатых и попытался спрятаться. В прихожей на вешалках висели пальто и курсантские шинели, а их полы достигали обувной тумбы. Именно на нее и решил лечь Конь. Встав «на четыре кости», он «скрытно» пополз по тумбе между стеной и верхней одеждой. И все бы ничего, но при этом он громогласно рычал: «В загон! В загон!». После этого был изъят из-под одежды и выставлен вон. Во избежание домашних репрессий ночевал в ротной канцелярии. Весь следующий день он отпивался водой, которую носили ему дневальные.
Как уже, наверное, понятно, Конь панически боялся жены. Несмотря на то, что, пытаясь навести порядок в роте, он выдерживал довольно жесткую линию, дома для жены он был никто и звали его никак. Баба она была с характером и делала с Шурой, что хотела.
Как-то Вадим Салангин, курсант нашего взвода и, по совместительству, сын старшего преподавателя военной истории нашего училища полковника Салан-гина, возвращался из самовольной отлучки. Нет, Вадик не ходил к женщинам легкого поведения, подобно вашему покорному слуге, «не пьянствовал водку и не нарушал безобразия». Вадик ходил домой поужинать. Благо, что отчий дом был через дорогу от нашего КПП. Беда была в том, что в одном подъезде с Салангиными жили Онищенко. Главная сложность такой самоволки была в том, чтобы не нарваться на Коня. Вадик, как и положено разведчику, предпринимал всяческие меры предосторожности, но «человек предполагает, а Господь Бог располагает». Поэтому, как-то раз, уже на выходе из подъезда, Вадик столкнулся с Конем. Время было позднее, и Конь, по расчетам, должен был быть дома. Тем неожиданней была встреча практически нос к носу.
Был еще один маленький шанс. Конь частенько, будучи погружен в собственные размышления или считая в уме ротное белье, не всегда адекватно реагировал на внешние раздражители. Нередко случалось так, что, даже столкнувшись с Конем в городе, но, быстро выйдя из его поля зрения, курсанты успевали скрыться, а Конь даже не успевал сообразить, кто это был. Но если замешкаться, то пиши пропало. Вот и Вадим решил быстренько испариться. Махнув над ухом правой рукой, изображая отдание чести, он попытался юркнуть в подъездную дверь. И это ему почти удалось, когда его остановил голос ротного: «Сала-а-ангин! То-ой!». Конь говорил глухо, и буква «с» практически проглатывалась, оставаясь неслышной. Вадик застыл, а затем четко повернулся на каблуках. Конь уже набрал легкие для выдачи немедленного нагоняя, но тут на этаже послышался сначала звук открывшейся двери, затем шлепанье тапочек по площадке и ступеням, а затем женский голос, полный металла:
— Шура! — при этих словах Шура сник, а набранный воздух с шумом вышел из легких.
— Ты где был?
— Я был на вокзале, провожал товарища, — неожиданно залепетал Конь. Тем временем жена спустилась еще на несколько ступеней.
— Сколько это будет продолжаться? — повысив голос, спросила она. И тут Вадик заметил, что Конь навеселе. Видимо, пытаясь оправдаться, он что-то лихорадочно придумывал. Свидетели ему были не нужны в такой унизительной ситуации. Вадик понял, что это его реальный шанс. «Разрешите идти?» — обратился он к ротному. «Идите!» — скомандовала жена с лестницы. Выяснять, может ли жена ротного отдавать команды его подчиненным, Вадик не стал. На следующий день Конь о случившемся даже не заикался.
Для того, чтобы курсанты военного училища, не дай Бог, не стали на скользкий путь нарушений воинской дисциплины, от которого до измены Родине рукой подать, командованием роты периодически проводился досмотр личных вещей курсантов, хранящихся в каптерке. Искали там запрещенные к хранению вещи. А запрещено было все, от водки до расклешенных форменных брюк. Все это мероприятие называлось емким лагерным словом «шмон». Производился он в то время, когда мы все были на занятиях. О результатах мы узнавали уже, что называется post factum, когда начинался «разбор полетов».
В один из таких, отнюдь не прекрасных, дней нас собрали в конференц-зале роты для того, чтобы «раздать всем сестрам по серьгам». Добрались, наконец, и до меня. В принципе, я как человек опытный, ничего предосудительного в чемодане не хранил. Для этого были более надежные места. В чемодане лежала двадцатипятиметровая сеть «браконьерка», промысловый нож приличных размеров, приготовленный для учений, — подарок друга моего отца, сюрреалистическая гравюра моего исполнения и большой пакет презервативов. Вполне джентльменский набор. Однако все вышеназванное было изъято, а предметом разбирательств явился пакет с презервативами. Имев на первом курсе несчастье переболеть банальным триппером, я решил обезопасить себя. То, что сейчас рекламируют по ТВ, мне не нужно было вбивать в голову. Причем, стремясь максимально сохранить первоздан-ность ощущений, я пользовался не только широко известными и распространенными в стране «изделиями № 2 Ваковского завода резинотехнических изделий», но и их продвинутыми зарубежными аналогами, которыми меня снабдил один из моих друзей, ходивший «в загранку». Трудно понять логику «конских» размышлений, но, по его разумению, хранение и использование презервативов можно было приравнять к растлению несовершеннолетних. Громогласно предав меня анафеме за «аморальное поведение», Конь целый день ходил по роте с пакетом моих кондомов и раздавал их со скабрезными шутками старшекурсникам. На мои возмущенные вопли он не реагировал. Мало того, я за поиски правды угодил в наряд.
Утром пришел Конь и высыпал остаток презервативов на тумбочку дневального, у которой я стоял.
«Забирай! — заревел он. — Связался с тобой!».
Этот «жест доброй воли» для меня был крайне неожиданным. Поэтому я осторожно попытался выяснить, что же произошло. Конь, в сердцах, откровенно поведал: «Прихожу домой. Жена — где получка? Я достаю, а они как посыпались. Она меня скалкой, а я ей блок. Во — синяк». И Конь, закатав рукав рубашки, продемонстрировал огромный синяк на правом предплечье, подтверждающий искренность его слов.
Что ни говори, а умело была организована в советское время политработа. Поистине иезуитским был плакат, который появлялся перед государственными праздниками с бодрым заголовком: «Им доверено нести службу в праздники». Далее следовал список фамилий. Типа, это такая честь. На самом деле этой чести удостаивались последние «залетчики» и постоянные нарушители воинской дисциплины. Не единожды видел и я свою фамилию среди тех, кому доверено… Так было и на третьем курсе, когда я стоял дежурным по роте в Новый год.
Новогодняя ночь прошла без каких-то особых эксцессов. Приходили всевозможные дежурные и ответственные по училищу. Как и положено, их встречали, «разводили на мизинцах» и выпроваживали вон, умело пряча тела тех, кто перешел в Новый год незаметно для себя, не рассчитав своих сил.
Наступило новогоднее утро. Самое муторное было позади. Далее все должно было пройти в обычном режиме, но тут заявился Конь. Он был не один, а в компании моего взводного и еще какого-то майора внутренних войск. Все были на хорошей поддаче. Для начала Конь попросил вскрыть ружпарк и сейф с пистолетами. Достав оттуда в ту пору секретный бесшумный пистолет Г1Б, Конь начал показывать его майору. «Что, и вправду совершенно бесшумно стреляет?» — сомневался майор. «Не-е-ет. Не совсем», — не врал Конь. Примерно так: «Тьфу! Тьфу!» — изображал плевками стрельбу пистолета ротный. На мое счастье, аттракцион с оружием завершился, и вся троица удалилась в канцелярию, судя по боевому настрою, добавлять. Надо сказать, что незадолго до Нового года офицеры провели успешный «шмон» и изъяли у некоторых первокурсников несколько бутылок водки и коньяка. Трофеи были заперты в сейф ротного. Вот к этим закромам Родины и направилась святая троица. Но вот незадача, скоро выяснилось, что Конь забыл ключи. И если в канцелярию они попали при помощи ключей взводного, то от сейфа ключи были только у Коня. Идти за ключами домой, где на страже была жена, в таком состоянии было верхом безрассудства. Но и выпить хотелось, слов нет. В скором времени из канцелярии вышел Конь и подошел к нам с Андрю-хой Тарасовым, который стоял со мной дневальным.
