и не появилась.

– Она передумала и решила остаться, – объяснила психолог и строгим взглядом пресекла дальнейшие вопросы.

Вместе с некоторым потрясением мы испытали и облегчение: уж лучше лингвист, чем кто-то другой. Тогда казалось, ее навыки нам пригодятся менее всего.

– Теперь очистите свой разум от мыслей, – приказала психолог через минуту.

Это значило, сейчас она загипнотизирует нас, а потом и себя: такая предосторожность, как нам объяснили, позволит пересечь границу без вреда для психики. Вероятно, переход часто сопровождался галлюцинациями. Во всяком случае, так нам говорили. Я больше не уверена, что это правда. В целях безопасности нам не стали рассказывать, что же собой представляет эта «граница» – только то, что ее не видно невооруженным глазом.

Очнулись мы уже в Зоне, при полном походном снаряжении, в тяжелых ботинках, с двадцатикилограммовыми рюкзаками на плечах и увешанные разного рода дополнительными припасами. Меня и топографа шатало, у антрополога подкосились ноги. Психолог терпеливо ждала, пока мы придем в себя.

– Простите, – сказала она. – Менее болезненного перехода у меня не получилось.

Топограф выругалась и посмотрела на нее испепеляющим взглядом. С характером – видно, за это ее и взяли. Антрополог поднялась на ноги без жалоб. Мне же было интереснее осмотреться, чем искать в таком неприятном «пробуждении» личную обиду. Например, я заметила жестокую усмешку, мелькнувшую на губах психолога, когда она смотрела, как мы с трудом приходим в себя, как антрополог, рассыпаясь в извинениях, пытается встать ровно и не может. Лишь потом мне подумалось, что я неверно истолковала эту гримасу: она вполне могла выражать боль или страх.

Мы стояли на тропе, устланной камнями, опавшей листвой и сырой на ощупь хвоей, где копошились бархатистые муравьи и изумрудно-зеленые жучки. По обеим сторонам высились сосны, между ними быстрыми тенями мелькали птицы. Воздух был удивительно свеж – настолько, что некоторое время с трудом получалось надышаться. Мы отметили место входа, привязав к одному из деревьев кусок красной ткани, и отправились вперед, в неизвестность. Если с психологом что-то случится и она не сможет вывести нас по окончании экспедиции, нам приказали вернуться сюда и ожидать «извлечения». Как оно будет происходить, никто толком не объяснил. Оставалось предполагать, что руководство каким-то образом наблюдало за этим местом через границу.

Нам запретили оборачиваться по прибытии в Зону, но я улучила момент, пока психолог отвлеклась. Трудно сказать, на что это было похоже: нечто смутное, расплывчатое и очень далекое. Вспышка света, которая тут же погасла, – как будто портал или ворота. А может, обман зрения.

Причины, по которым я вызвалась пойти в экспедицию, никак не связаны с моей профессией – хотя, скорее всего, именно благодаря ей меня и взяли. Я специалист по смешанным природным зонам, а в данной местности таких было несколько, что способствовало появлению большого многообразия экосистем. Едва ли в мире нашелся бы еще один уголок, где в пределах шести-семи километров соседствовали бы лес, болото, солончак и пляж. В Зоне Икс можно было встретить морских обитателей, приспособившихся к жизни в губительной для них пресной воде. Во время отлива они заплывали в заросшие тростником естественные протоки и по ним – туда, где жили выдры и олени. На пляже, испещренном норами манящих крабов, водились огромные рептилии, тоже привыкшие к новому ареалу.

Я понимала, почему никто больше не жил в Зоне Икс и что именно поэтому она оставалась такой нетронутой, но старалась выбросить это из головы. Я воображала, что вокруг нас просто заповедник, а мы – туристы, по чистой случайности оказавшиеся учеными. В конце концов мы не знали толком, что здесь произошло и чего еще ждать, а любые готовые теории мешали бы смотреть на факты объективно. В общем, не важно, какую ложь я внушала себе: дома меня ничто не держало – он стал таким же чужим и пустым, как Зона, а идти мне больше было некуда. Что внушали себе остальные – не знаю и знать не хочу, но думаю, ими двигало хоть какое-то подобие любопытства. Без любопытства тут недолго и свихнуться.

Вечером мы говорили о башне, хотя мои спутницы продолжали называть ее туннелем. Каждая из нас сама выбирала, как выполнять поставленную задачу, и на основании этого психолог вырабатывала общую стратегию. Правила экспедиции давали каждому участнику некоторую долю самостоятельности в принятии решений для того, чтобы «предоставить дополнительные альтернативы».

Подобный принцип прослеживался и в отношении тех навыков, которыми мы обладали. Например, всех нас научили обращаться с оружием и выживать в дикой среде, однако топограф умела стрелять и оказывать первую помощь гораздо лучше остальных. Антрополог раньше была архитектором – как-то ей даже пришлось спасаться от пожара в здании, построенном по ее проекту (кстати, единственная подробность из ее биографии, которую мне удалось выяснить). О психологе же мы не знали практически ничего, кроме того, что она, возможно, когда-то работала менеджером.