привязанности такие глубокие, что когда они рвутся, ты это слышишь.

Спускаясь в башню, я снова, впервые за долгое время, почувствовала жажду открытий, как в детстве. Но меня не покидало предчувствие, что все вот-вот оборвется.

Там, где покоится зловонный плод, что грешник преподнес на длани своей, произведу я семена мертвецов и разделю его с червями, что…

Ступеням – белым, похожим на зубы фантастического зверя, – не было конца. Мы шли и шли по ним, поскольку больше было некуда. Порой мне хотелось видеть только то, что видела топограф. Теперь я понимала, от чего нас пыталась оградить психолог. Кстати, интересно, как она сама выдержала это зрелище: ее-то защищать было некому…

Поначалу я видела «всего лишь» слова, но и этого хватало сполна. Они тянулись вдоль внутренней стены примерно на одной и той же высоте. На первых порах я записывала их, но текст оказался невероятно длинным, смысл то возникал, то терялся, и следовать за ним значило идти в никуда. Мы с топографом сразу же договорились: сейчас фиксируем только само наличие слов, а фотографировать бесконечное предложение будем в другой день.

…и разделю его с червями, что копошатся во тьме и питают мир своими соками, а из полутемных залов иных пространств тянутся тени, коих не должно быть, жаждущие наконец увидеть и быть увиденными…

Не замечать зловещий текст было невозможно. Он преследовал нас, проникал в наши разговоры, когда мы пытались зарегистрировать то, что видели вдвоем. Либо психолог намеренно «позволила» нам видеть слова и как они написаны, либо наше сознание и без того плохо справлялось с подавлением настоящего облика башни.

Спускаясь в темноту, мы обе чувствовали, что воздух стал прохладным и сырым, в нем появился сладковатый запах нектара. Мы обе видели крошечных ладонеобразных существ, обитающих среди букв. Потолок оказался выше, чем мы предполагали, и на нем в свете фонарей блестела паутина следов, оставленных улитками или слизнями. То тут, то там виднелись островки мха и лишайника, между которыми, демонстрируя удивительную цепкость, бродили на длинных лапках-ходулях прозрачные пещерные амфиподы.

Кое-что видела только я. Стены, ритмично пульсирующие в такт дыханию башни. Слова, мерцающие и меняющие цвет, как каракатицы. В нескольких сантиметрах над словами и под ними виднелись следы предыдущего текста, написанного тем же почерком. Они напоминали водяной знак на стене – бледно-зеленый или бледно-фиолетовый оттиск, в котором только при пристальном рассмотрении угадывались буквы. Как правило, фразы повторяли основной текст, но некоторые отличались.

Пока топограф фотографировала отдельные слова, я улучала минутку, чтобы прочесть «умерший» текст и найти различия. Читался он с трудом: одни фразы накладывались на другие, то обрываясь, то начинаясь снова, и отделить их друг от друга порой становилось невозможно. Слоев было много, и это позволяло предположить, что процесс шел долгое время. Увы, я не имела никакого представления о длине «цикла», так что не могла прикинуть даже приблизительный возраст текста.

На стене встречались и другие надписи. Я не была уверена, видит ли их топограф, поэтому на всякий случай решила удостовериться.

– Тебе это знакомо? – спросила я, указывая на переплетенную вязь, которая тянулась чуть ниже и чуть выше старого текста.

Я не сразу распознала упорядоченный узор: что-то вроде сцепившихся друг с другом скорпионов. Непонятно было, язык ли это вообще – больше похоже на декоративный орнамент.

Слава богу, топограф тоже его видела.

– Нет, не знакомо, – сказала она. – Хотя я в этом не разбираюсь.

Захотелось выругаться, но не на спутницу. Увы, ни у нее, ни у меня не хватало знаний, чтобы разобраться с этой загадкой: здесь нужен лингвист. Мы сколько угодно могли бы смотреть на эту вязь, но я все равно видела в ней разросшийся коралл, а топографу, наверное, она больше напоминала схематичное изображение реки с притоками.

В конце концов все-таки удалось выудить несколько читаемых фрагментов:

«Мне нет покоя, пока миром правит зло…»

«Кто знает цену терпению и дарит прощение, тот достоин Божьей любви…»

«Избран в услужение высшей силе…»

Основное предложение напоминало мрачную малопонятную проповедь – эти отрывки, впрочем, отличались от нее только меньшим пафосом.

Что это? Выдержки из чьих-то записок, может, участников прошлых экспедиций? Если да, то зачем они тут и как давно появились?

Все эти вопросы будем обсуждать потом, на поверхности. Чтобы отвлечься от любых интерпретаций, я механически, как робот,