Я хотел протестовать, хотя бы из вежливости, но опять промолчал.

– Я из трущоб, почти что с помойки.

– Она тоже, – вставил я. – С куда худшей.

Росита замолчала, явно удивившись. Мы никогда не обсуждали с ней личность Мэри Ринг. А сама Росита все же девушка простая, полезть в компьютер за информацией самостоятельно для нее все же слишком.

– Энн Хилли, она же Мэри Ринг, родилась у проститутки от неизвестного отца, и мать сдавала ее в прокат с десяти лет. В обмен на дозу. И примерно в этом же возрасте она начала убивать.

Наверное, мне тоже просто следовало сказать это вслух. Самому себе, встав перед зеркалом, потому что только сейчас я наконец услышал, как это прозвучало. Да, она изменилась… в чем-то стала настоящей светской женщиной, но при этом она все же осталась тем монстром, которого создала полусумасшедшая мать-наркоманка.

– Тогда… почему?

– Ты точно хочешь это обсуждать? – спросил я.

Лично я обсуждать свои отношения с Энн Хилли с Роситой не хотел. Просто потому, что некоторым вещам так лучше и остаться лежать в темноте. Ты говоришь своей женщине что-то о себе, и тебе кажется, что об этом надо сказать – и оно остается между вами навсегда. Никакое сказанное слово не уходит в никуда, как вода в песок. Оно всегда оставляет след. И поэтому со словами нужно обращаться осторожно.

– Нет, – покачала она головой в задумчивости. – Нет, наверное.

– Вот и не будем. Я все равно буду с тобой. Сколько у нас получится. У нас обоих, – уточнил я уже специально для нее.

Загуляли мы с Роситой почти до утра. Весело, от всей души, ничто нам не мешало. Вместо клуба с диско мы приехали в клуб с кантри и line dance, где и от души поплясали в компании старых, молодых и всяких прочих. В награду оба получили похмелье и поздний подъем, но была суббота, так что можно было себе сначала позволить валяться до полудня, а потом провести ленивый день. Даже два, потому что дальше было воскресенье. Которое мы провели на стрельбище и за долгим ланчем в мексиканской кафешке. Пусть уже и безопасно, но все в этом мире относительно, на этот раз я решил научить Роситу стрелять по-настоящему хорошо, а она, после всех событий, решила этому научиться.

В понедельник Росита, радостная и вдохновленная, поехала к себе в офис, ну и я двинул на работу. Встретили меня там, можно даже сказать, тепло, как давно потерявшегося и неожиданно нашедшегося блудного сына, и я от основных дел не отвлекался до самого вечера, к радости Ната, которому уже остро требовались мои указания, чтобы не брать ответственность за решения на себя. И только к закрытию, когда уехал пикап с грузом всякого «препперского» имущества, закупленного у нас, и все засобирались по домам, я подошел к Блэйку:

– Глушитель на «полтинник» у тебя готов?

– А как же! – Он даже обиделся. – Могу показать.

Показал. Собственно говоря, он и раньше был готов, просто блестел сильно, а сейчас Блэйк его выкрасил в цвета пустынного камуфляжа, равно как и «баррет», к которому он прилагался.

– Испытать собираюсь, – сказал я. – Завтра. Можно уже?

– Вполне. Я на триста метров пристрелял.

– Ну и отлично.

Надо бы самому пристрелять, но некогда, придется таблицами пользоваться. И Блэйк пристреливать умеет, если сказал, что на триста метров, то все так и есть.

Блэйк уехал. Последними спустились из офиса Белен и Витёк, попрощались со мной и тоже укатили на своей машине. Я взял «баррет», глушитель и полсотни патронов пятидесятого калибра и оттащил это все в машину. Мне это понадобится, чтобы поставить точку во всей этой истории. Если все пойдет нормально, то с утра начну, а вечером уже все закончу. И потом – свободная жизнь.

Этой ночью даже Росита не приставала, хотя она явно стремилась «закрепить успех» и была активна во всякое урочное и неурочное время. По моей просьбе, разумеется. С утра пораньше я собрал вещи, закинул все в «Супер Дьюти» и поехал в Сидону,