– Раз уж я пожертвовал своими людьми, – помертвевшим голосом промолвил Роберт и встряхнул левой рукой, резким движением раскладывая зажатую в ней наваху, – подумай, что я сотворю с твоей невестой. А дабы не затягивать этот балаган, я начну считать. И когда досчитаю до трех, или услышу от тебя правильный ответ, или…

– Заканчивай. Я разрешаю, – поморщился я и мотнул головой, прогоняя из нее образ девушки, миловидной и хрупкой.

– Что? – опешил инспектор, когда по его запястью прошлись изящные пальчики Елизаветы-Марии.

Отсеченная когтями кисть вместе с пистолетом шлепнулась на пол, Роберт Уайт попытался отстраниться от суккуба и даже успел замахнуться ножом, но инфернальное создание неуловимым глазу движением вновь приникло к нему и резко – снизу вверх! – вспороло от паха до горла, будто выпотрошило снулую рыбу.

Хлынула кровь, инспектор рухнул на колени, и суккуб скользнула к нему за спину. Стиснула длинными пальцами шею, так что острые когти проткнули кожу, и капля за каплей начала выдавливать из жертвы остатки жизни.

Я не отвернулся и досмотрел до конца. Это ведь я убил инспектора. Я и никто иной.

Было ли мне его жаль?

Не знаю. Мы живем в жестоком мире, главный принцип которого – убей или умри. Милосердие? Милосердие для слабых…

Тут суккуб оставила истерзанное тело в покое и легкой, танцующей походкой направилась ко мне. От милой Елизаветы-Марии не осталось и следа: лицо удлинилось и сделалось белоснежно-бледным, глаза запали и горели багряными огнями преисподней, а тонкие губы больше не скрывали заполнявшие рот острые иглы зубов. Забрызганный кровью халат при каждом шаге распахивался, тогда становились видны обтянутые кожей ребра и некрупные груди с черными бугорками сосков. По-прежнему изящными остались лишь тоненькие пальчики, только теперь их венчали длинные ногти неприятно-стального цвета.

Стального – это если без налипшей крови…

– Проваливай! – скомандовал я инфернальной твари, кинул на стол снятый пиджак и принялся закатывать рукава сорочки. – Ты свободна! Убирайся в преисподнюю!

– Мой милый Лео, – тихонько рассмеялась суккуб и слизнула с верхней губы капельку крови длинным, раздвоенным на конце языком, – разве ты больше не нуждаешься в моих услугах? Поверь, я многому могу тебя научить…

– В ад! – сорвался я на крик. – Ты не можешь нарушить договор!

– Глупо, – покачало головой потустороннее создание. – Ты так безнадежно влюблен в свою Елизавету-Марию, так грезишь ею, но она никогда не будет твоей. А я буду. Просто представь меня…

– Убирайся! – резко бросил я и с многозначительным видом разложил нож.

Инфернальная тварь при виде титанового клинка подалась назад, но сразу взяла себя в руки и напомнила:

– Лео, ты не можешь причинить мне вреда. Не забывай, у нас договор…

– И в мыслях не было, – оскалился я, подхватил одну из керосиновых ламп и поспешил к пролому в дальней стене. – Проваливай! – крикнул, прежде чем склонить голову и юркнуть в лаз.

Не стоило связываться с суккубом, но если начистоту, у меня просто не оставалось иного выбора, кроме как пойти с ней на сделку. Я действительно был столь безнадежно глуп, что вознамерился произвести впечатление на дочь главного инспектора, и обратился за помощью к знакомому поэту, а тот растрепал о моем секрете всему городу.

Всплыви правда наружу, Фридрих фон Нальц меня бы на медленном огне поджарил!

И я нашел выход. С моим талантом потусторонние создания – как мягкая глина, из них можно вылепить что угодно, вот я и вылепил из суккуба миловидную девицу, свою невесту; просто опередил инспектора и предложил заключить сделку. Но теперь все зашло слишком далеко…

– Ты будешь скучать обо мне, Лео! – послышался за спиной серебристый смех.

Я ничего не ответил. Дошел до развилки и повернул к подземной часовне. Там поставил «летучую мышь» на одну из каменных скамей и с трудом сдержал дрожь, когда неровные отблески замелькали на каменном изваянии падшего.

Изваянии? Вот уж нет…

Наполовину утопленное в стену крылатое создание нависло надо мной, придавило своим мертвым величием, принялось медленно, но неотвратимо прорываться в реальность из бездны, куда его заточили годы и годы назад. Белоснежный мрамор засветился изнутри и начал оборачиваться плотью, крылья прорезались мельчайшими ворсинками ровных рядов серебряных перьев, грудь вздрогнула, словно силясь сделать вздох.

Тогда я поспешно опустил взгляд к полу и до крови закусил губу, очищая разум от ментального воздействия заточенного в камне создания. К счастью, падший не успел толком вцепиться в мое сознание, и его сияние понемногу угасло.

Когда в часовне вновь сгустились тени, едва-едва разгоняемые тусклым светом керосиновой лампы, я подступил к изваянию