из сгустившегося там мрака выступил инспектор Уайт. Елизавету-Марию он вел перед собой, для верности прижимая стволы «Гидры» к девичьей голове. – Не дури, Лео. Брось пистолет. Мы просто поговорим.

– Дорогая, с тобой все в порядке? – спросил я, игнорируя инспектора.

– Могло быть и лучше, – многозначительно произнесла Елизавета-Мария, теребя пояс халата, в котором ее вытащили из дома. – Но ты легко можешь все исправить…

– Хватит болтать! – оборвал девушку Джимми, чихнул, мотнул головой и потребовал: – Ствол! На пол! Быстро!

– Инспектор, – попытался я апеллировать к голосу разума. – Предлагаю разойтись по-хорошему. Вы не станете принуждать меня освободить падшего, я не расскажу о вас руководству. Хотите – уволюсь. Просто разойдемся, как в море корабли.

– Нет, Лео, – лишь рассмеялся в ответ Роберт Уайт. – Я свой шанс не упущу!

Вся его невозмутимость оказалась насквозь напускной, на деле он накрутил себя почище Джимми, который места себе не находил и мог сорваться в любую секунду. Билли на их фоне казался достигшим просветления отшельником.

Да что с ним не так? Его уже должно корежить от аггельской чумы!

– Вы одержимы! – вновь обратился я к инспектору. – Падший забрался к вам в голову! Он вертит вами как хочет, разве это непонятно?

– Леопольд, – лишь улыбнулся в ответ начальник, – приказать Джимми прострелить тебе ногу?

– Давно пора! – с довольным видом осклабился рыжий констебль.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Джимми? – вздохнул я тогда, дождался недоуменного хмыканья и сообщил: – В том, что ты уже мертв. И Билли мертв. Зря вы сунулись ко мне домой!

– Не вынуждай меня, Лео, – с угрозой произнес Роберт Уайт. – Лучше не вынуждай…

Я повернулся к нему и оскалился:

– Это вы, Роберт, вынуждаете меня. Я ведь вполне могу вообразить вашу безвременную кончину!

– Чушь! – фыркнул инспектор. – Я не боюсь смерти! Что меня по-настоящему пугает, так это безвестность! Твой талант бессилен причинить мне вред. Ты ничего не можешь, Лео! Ничего!

– Ничего не могу? – переспросил я. – О нет, инспектор! Я могу вообразить, что сейчас глубокая ночь.

– И этим ты решил напугать меня?

– Не вас. И не напугать. Джимми, Билли, вы слышите? Уже ночь. Глубокая ночь!

Рыжий констебль немедленно зашелся в надсадном кашле, оперся на стену, а потом и вовсе сполз по ней на пол, но вот Билли будто не расслышал моих слов, он с недоумением уставился на приятеля и спросил:

– Джимми, ты чего? Джимми!

– Чувствуете, как разгорается внутри пламя? – подстегнул я проклятие. – Оно прожигает вас насквозь и рвется на волю!

Джимми с ужасом уставился на свои ладони – те засветились изнутри алым сиянием, словно констебль накрыл ими мощный электрический фонарь, и на коже начали стремительно набухать яркие бубоны ожогов. Не только на руках, но и на шее и лице. Рыжий забился в страшных судорогах и принялся кататься по полу в приступе падучей, а потом воссиял ослепительным светом и обмяк. На утоптанной земле распласталось запеченное изнутри тело.

Но это не я убил его, вовсе нет. Внутренности констебля пожрало проклятие. Мое воображение лишь слегка подстегнуло костлявую клячу, и без того уже мчавшуюся прямиком в ад.

Билли оказался крепким орешком. Он присел рядом с приятелем, удостоверился в его смерти, потом как-то заторможенно поднялся с колен и вдруг вскинул карабин.

– Ах ты…

Грохнул выстрел, голова Билли расплескалась кровавыми брызгами, и констебль как подкошенный рухнул рядом с мертвым сослуживцем.

– Чертов морфинист! – выругался инспектор Уайт и направил дымившуюся «Гидру» уже не на Елизавету-Марию, а на меня. – Брось пистолет, Лео! Или, клянусь, продырявлю тебе колено!

Морфий! Ну конечно же! Спокойствие констебля и его невосприимчивость к страху вызвал наркотик! Да он даже боли не чувствовал!

– Брось немедленно! – вновь выкрикнул Роберт, и стало ясно, что при малейшем промедлении он попросту выстрелит мне в ногу.

Я положил «Рот-Штейр» на пол, медленно отодвинул его носком туфли и напомнил:

– Еще можно разойтись по-хорошему…