Перцептивный образ Реальности, с которым имеет дело сознание обычного человека, с некоторых пор перестал нас удовлетворять. Торжествующее сейчас описание мира демонстрирует свою несостоятельность, стоит нам коснуться фундаментальных проблем психики и устройства внешнего бытия.

Однако если мы примем то направление мысли, что предлагает нам дон Хуан в книгах Кастанеды, очевидный тупик современного мировоззрения теряет свою мучительную неразрешимость, и мы склонны допустить, что только избранный однажды способ восприятия виновен в сложившемся положении дел.

Однако любой непривычный режим восприятия вызывает автоматическое, инстинктивное недоверие. С философской точки зрения подобное недоверие нельзя расценить иначе как предвзятость, основанную исключительно на привычке, как результат глубоко укоренившейся обусловленности сознания социальными и биологическими стереотипами функционирования; с эмпирической же точки зрения положение усложняется тем, что последовательность и яркость восприятия (именно эти качества мы наивно принимаем за критерии достоверности опыта) в значительной мере страдают, когда режим восприятия изменяется: неустойчивость внимания, невысокий уровень контроля, утрата стабильных интерпретационных схем — все это вместе оставляет впечатление сна, наваждения, галлюцинации.

Кроме того, энергетическое состояние нашего существа, к несчастью, не позволяет интегрировать результаты деятельности в измененных режимах восприятия и повседневный эмпирический опыт в привычном диапазоне перцепции. Именно интеграция различных реальностей восприятия могла бы оказаться решающим доказательством практической достоверности дисциплины дона Хуана, а значит, во многом и его мировоззренческих постулатов. Эмпирические исследования психологов должны, по сути, сводиться к поиску регулярных подтверждений возможности подобной интеграции. Если вы научились, скажем, оставлять тело и создавать астральную проекцию, то наука желает обнаружить связь между различными видами перцепции, что оказались вам доступны, — продемонстрируйте вашу способность получать верифицируемую информацию из удаленных точек пространственно-временного континуума, еще лучше — оставьте материальные следы своих «астральных» путешествий и т. п.

Таким образом, вопрос доказуемости и практической ценности измененных режимов восприятия сводится к тому, научились ли вы так расширять свой энергообмен с другой перцептивной реальностью, что следы этого энергообмена становятся доступны обычному восприятию исследователя.

До последнего времени сущность основного препятствия вряд ли достаточно четко осознавалась исследователями. Интеграция (единственное доказательство, которое принимается во внимание наукой, доверяющей лишь одному способу восприятия, что вовсе не удивительно — стоит вспомнить о бесконечной череде мистиков прошлого!) требует исключительного мастерства, с одной стороны, и редкого энергетического потенциала — с другой. Подобные достижения могут быть либо результатом предельно интенсивной дисциплины на протяжении десятилетий, либо редчайшим даром природы — чудесным исключением из общего правила, а всякое исключение в нашем мире вызывает, по крайней мере, массу подозрений.

Обычно разные перцептивные реальности, если уж они оказываются доступны медитатору, визионеру, экстрасенсу, совсем не желают пересекаться друг с другом, а тем более — достигать столь высокой интеграции, чтобы впечатлить исследователя, глубоко погруженного в мир обычного восприятия. Недостаток энергии со стороны обследуемого «мага» и крайняя ригидность перцептивного аппарата исследователя — вот наиболее явные причины множества неудач в области экспериментальной психологии, изучающей необъясненные явления.

Древние толтеки на протяжении веков могли воспринимать внешний мир разными способами. Земля подарила им целый ряд природных психоделиков: грибы, содержащие псилоцибин и псилоцин, кактус, содержащий мескалин, чуть южнее — лиану, в соке которой находились гармин и гармалин. Индейские шаманы и колдуны, конечно, использовали все эти растения, как и другие, которые я не назвал. Перечисленные мною вещества очень сильно меняют структуру психического пространства и расширяют возможности восприятия в грандиозных масштабах. Каждый из этих химических агентов предлагает человеку иную, альтернативную реальность. Они вовсе не вызывают опьянение и тупость; они демонстрируют другую реальность таким образом, что у вас не остается ощущения бреда или галлюцинаций от помрачения чувств, как это бывает в результате болезни или отравления веществами, известными в Европе. Тому, кто никогда не пробовал больших галлюциногенов, это объяснить трудно — здесь практически отсутствует кайф, ради которого принимают наркотики, здесь всего лишь изменяется режим восприятия. И даже в том случае, когда вы воспринимаете ту же обстановку, что и в ординарном состоянии, огромное количество отличий проступает отовсюду и во множестве деталей.

Хаксли, впервые принявший мескалин, никуда не «улетел» — он продолжал сидеть в своем кабинете, разглядывать розы на столе, книги на полках, и тем не менее был потрясен: все эти привычные объекты он увидел так, как не видел никогда в жизни. Индейские мистерии и эксперименты показали древнеамериканским шаманам множество углов зрения на Реальность. Каждая грань видимого имела точки соприкосновения с реальностью ординарного восприятия, как информационные, так и силовые. Благодаря этому их магия была успешной: в альтернативной реальности, вызванной психоделиками, можно было воздействовать на врага или друга, узнать то, что никаким обычным способом узнать невозможно. Даже погода в определенном пространстве подчинялась индейским колдунам, принявшим псилоцибин. Итак, граница между галлюцинацией и реальностью на практике оказывалась зыбкой и условной.

Позднее индейские маги открыли для себя видение. И опять же: у них не было повода считать это галлюцинацией, поскольку с помощью видения они могли, например, определить, можно ли вернуть к жизни смертельно больного или уже поздно — видение их никогда не обманывало. Но подлинная, великая Реальность, т. е. огромный мир вокруг нас, оставался и остается тайной даже для видящих. Из собственного опыта они знали только одно: он переполнен Силой, Энергией, там бушуют потоки, способные созидать и разрушать, там все движется по неведомым законам. В языке нагуа (рассеянного по Месоамерике этноса, считающего себя потомками толтеков) этот огромный Мир-снаружи называется поэтическим дифразизмом — "ночь и ветер". «Ночь» символизирует невидимость, непостижимость, тайну, а «ветер» — неощутимое движение, неизвестную силу, никогда не прерывающую своего движения.

Итак, я вынужден повторить собственную мысль: древние толтеки, исходя из собственного опыта, знали, что существует по крайней мере две реальности: повседневная и Иная, измененная. Как вы помните, это знание было общедоступным (возможно, даже банальным) для человека, жившего 10–20 тысяч лет назад. Теренс Маккенна назвал это знание "гнозис Иного". За 15 тысяч лет "гнозис Иного" был утрачен для вида (как ненужное для данной цивилизации излишество), но сохранен магами, колдунами и жрецами языческих религий.

Как мы видим, на американском континенте исторический процесс протекал не так, как в Старом Свете. Очевидно, при строительстве первых высоких цивилизаций Месоамерики гнозис Иного не ушел в тень — более того, он оказался вдохновляющим культурным идеалом. В то время, когда на другом конце Земли ведические риши с невероятными усилиями добывали исчезающую на глазах сому, чтобы через одно-два тысячелетия оказаться без священного напитка ариев и подменить его либо эфедрой, либо мухомором (гипотезы, одни гипотезы!), когда тайны египетских мистерий выхолащивались из поколения в поколение (даже жрецы не знали, зачем они приказывают возводить пирамиды, и превратили их в усыпальницы фараонов), когда средиземноморская цивилизация переживала кризис и за тысячу лет утратила тайный смысл собственных мифов, собственных мистерий и богов, в это самое время толтекская цивилизация, постоянно прибегая к священным грибам и растениям, культивировала сновидение и отмечала достигнутые в нем места скульптурными изваяниями голов своих воинов. Тем же способом указывались границы владений и создавалась своеобразная карта. Прошло слишком много веков, и нам не разгадать многогранной символики, понятной народу, который жил в нескольких реальностях сразу. Под руководством самых сильных сновидящих они строили города, жили в них (иногда сотни лет), а потом уходили — менялось направление энергопотоков, исчезала гармония с Землей, и целые колонии снимались с насиженного места. Не было, конечно, никаких эпидемий, как считают некоторые археологи (в пустых городах не нашли ни одного истлевшего тела), не было войн (все здания сохранились совершенно целыми) — был планомерный и целенаправленный уход. Куда? Их вели маги, возглавлявшие в те века социум. И только маги знали причину переселения, его смысл и цель.