лице; а я ринулся через него дальше. Краем глаза я видел, как Брэддок метнулся в
сторону, обнажил шпагу и заорал другому солдату, который тянулся к уже заряженному
пистолету. Джон подоспел к нему прежде меня и молниеносно рубанул по запястью, не
отрубив совсем, но лишь повредив кость, так что кисть повисла, и пистолет упал на
землю, не причинив нам вреда.
Слева на меня бросился еще один солдат, и мы обменялись с ним ударами —
одним, другим, третьим. Я теснил его, пока не припер к стенке, и последним выпадом я
поразил его в сердце — между ремнями на его мундире. Я развернулся и схлестнулся с
третьим — парировал его удар и, ткнув ему шпагой в живот, опрокинул в грязь. Тыльной
стороной ладони я стер со своего лица кровь и увидел Джона — который пронзил другого
солдата — и Чарльза, который, выхватил клинок у одного из своих конвоиров и
несколькими уверенными ударами прикончил второго.
Бой кончился, и лицом к лицу со мной остался только один противник — и этим
противником был генерал Эдвард Брэддок.
Казалось бы, чего проще? Чего проще покончить со всем этим именно теперь. По
его глазам я видел, что он понимает — понимает, что в душе у меня только одно желание:
убить его. Пожалуй, он впервые понял, что тех нитей, что связывали нас когда-то, тех
прежних тамплиеров или взаимного уважения с Реджинальдом, больше не существует.
Секунду я медлил, но потом опустил клинок.
- Сегодня я не подниму на тебя руки, потому что когда-то ты был мне как брат, —
сказал я ему, — и ты был лучше, чем теперь. Но если наши пути пересекутся вновь, я
забуду все обязательства.
Я повернулся к Джону.
- Вы свободны, Джон.
Все трое — я, Джон и Чарльз — мы собрались уйти.
- Предатель! — крикнул Брэддок. — Убирайся вон. Пляши под их дудку. А когда
будешь валяться поверженный на дне темной ямы и подыхать там, то, клянусь, ты
припомнишь мои слова.
И он зашагал прочь, переступив через трупы своих солдат и расталкивая прохожих.
На улицах Бостона было полно патрулей, и поскольку Брэддок мог позвать подмогу, мы
решили исчезнуть. Когда он скрылся, я окинул взглядом валявшиеся в грязи тела
«красных мундиров» и подумал, что для вербовщиков это был не самый удачный день.
Неудивительно, что горожане шарахались от нас, когда мы торопливо шагали к
«Зеленому Дракону». Мы были в грязи и в крови, а Чарльз все силился облачиться в свой
полный костюм. Джон тем временем поинтересовался, почему я так враждебен с
Брэддоком, и я поведал ему о резне возле корабля и закончил рассказ так:
- После этого все переменилось. Мы еще несколько раз вместе сражались, и каждая
новая кампания была жестче предыдущей. Он убивал и убивал: врагов и союзников,
штатских и военных, правых и виноватых — без разбору. Если он считал каких-то людей
препятствием для себя, они погибали. Он утверждал, что жестокостью можно добиться
всего. Это стало его символом веры. И у меня просто не выдержало сердце.
- Мы должны остановить его, — сказал Джон и обернулся назад, как будто мы
собирались приступить к этому тут же.
- Думаю, что вы правы… Но я все еще питаю дурацкую иллюзию, что его можно
образумить и вернуть к нам. Знаю, знаю… конечно, глупо — верить, что человек,
заматеревший в убийствах, вдруг возьмет да и изменится.
Но неужели это так глупо? Пока мы шли, я все размышлял об этом. В конце
концов, разве не изменился я сам?
14 июля 1754 года
1
В нашей резиденции, «Зеленом Драконе», нам было проще простого узнать любые
слухи о нас, и мой Томас именно этим и занимался. Его это не сильно затрудняло: намеки
на заговор против нас он ловил, потягивая пиво — подслушивал чужие разговоры да
выуживал свежие сплетни. В этом он был мастер. Иначе было нельзя. Мы ведь нажили
себе врагов: во-первых, Сайласа; и самое неприятное — генерала Эдварда Брэддока.
Вчера вечером я сидел за столом и писал дневник. На столе рядом со мной лежал
спрятанный клинок, неподалеку была сабля — на случай, если Брэддок вдруг решит
учинить возмездие прямо сейчас; и я понимал, что теперь только так и будет: спать
придется вполглаза, оружие держать всегда под рукой, ходить с оглядкой и в каждом
встречном подозревать врага. Это было утомительно, но что нам еще оставалось? Если
верить Слэйтеру, Брэддок отрекся от Ордена Тамплиеров. Он теперь как бешеный пес,
сорвавшийся с цепи, а хуже этого может быть только бешеный пес, командующий армией.
По крайней мере, я утешал себя тем, что теперь у меня есть хорошо подобранная
команда, которая, как всегда, собралась в задней комнате, чтобы познакомиться с Джоном
Питкерном — наиболее внушительной угрозой для обоих наших противников.
Я вошел в комнату, и они встали, приветствуя меня — даже Том, который был, как
мне показалось, трезвее обычного. Раны Бенджамина уже затянулись. По Джону было
заметно, что он избавился от оков свой службы у Брэддока — его озабоченность
сменилась добрым расположением духа. Чарльз все еще оставался офицером Британской
Армии, и тревожился, что его вызовет Брэддок, а потому, если только он не смотрел
свысока на Томаса, взгляд его был беспокойным. Уильям стоял за конторкой, с пером в
руке, и все так же усердно работал, сравнивая знаки на амулете с книжкой и со своими
картами и графиками, и все так же недоумевал, говоря, что подробности от него
ускользают. У меня на этот счет была кое-какая мысль.
Я сделал знак рукой, чтобы они садились, и тоже сел рядом.
- Джентльмены, я думаю, что нашел решение нашей задачи. Или, точнее, его нашел
Одиссей.
Имя греческого героя по-разному отозвалось в моих товарищах: Уильям, Чарльз и
Бенджамин глубокомысленно кивнули, Джон и Томас несколько смутились, хотя Томас
вообще-то не отличался застенчивостью.
- Одиссей? Еще один новенький? — спросил он и рыгнул.
- Греческий герой, болван, — сказал Чарльз с гадливой гримасой.
- Позвольте, я объясню, — сказал я. — Мы пройдем в форт Сайласа под видом
своих. Это и есть наша ловушка. Освобождаем пленных и убиваем работорговца.
Я смотрел, как они вдумываются в мой план. Первым заговорил Томас:
- Ловко, ловко, — усмехнулся он. — Это по мне.
- Тогда приступаем, — продолжил я. — Для начала нам нужен обоз…
2
Переодетые в британских солдат, мы с Чарльзом стояли на крыше, с которой
открывался вид на одну из площадей Бостона.
Я глянул на свой мундир. На коричневом кожаном ремне все еще оставался след от
крови Слэйтера, и на белых чулках тоже виднелось небольшое пятнышко, и я оглядел себя
как следует; Чарльз точно так же осмотрел себя.
- Я уже и забыл, как эти мундиры жмут.
- Боюсь, придется потерпеть, — сказал я, — без них наша уловка не удастся.
Я глянул на него. Вряд ли ему придется терпеть долго.
- Скоро придет обоз, — сказал я. — Атакуем по моему сигналу.
- Ясно, сэр, — ответил Чарльз.
Внизу, на площади, перевернутая телега загораживала проезд, и два солдата с
натугой и пыхтением пытались поставить ее на колеса.
Или делали вид, что пытаются, потому что, надо признаться, это были Томас и
Бенджамин, а телегу мы все вчетвером перевернули нарочно несколько минут назад,
чтобы перегородить путь. Неподалеку, в тени кузнечной лавки, расположились Джон и