- Что? Что, черт возьми, происходит?

Парень с жаровней поставил ее и начал вглядываться во мрак.

- Это Грег, — он бросил через плечо. — Но его там больше нет, босс.

Резчик возмутился.

- Что значит «больше нет»? Куда он мог деться?

- Грег! — позвал второй громила. — Грег?

Ответа не было.

- Говорю вам, босс, его там больше нет.

И прямо в этот момент, как будто подчеркивая мысль, из темноты прилетел меч,

проскользив по каменному полу и остановился у ног Резчика.

Лезвие было окровавлено.

- Это меч Грега, — нервно сказал громила. — Его прикончили.

- Кто прикончил Грега? — резко спросил Резчик.

- Я не знаю, но его прикончили.

- Кто бы ты ни был, лучше покажись, — крикнул Резчик.

Его взгляд остановился на Бенджамине, и я смог увидеть, что, поразмыслив, он

пришел к выводу, что они подвергались нападению друзей доктора; что это была

спасательная операция. Оставшийся громила не двигался с места, пытаясь находиться в

свете жаровни, наконечник его меча, вспыхивая в свете огня, дрожал. Чарльз оставался в

тени. Я знал, что это был лишь Чарльз, но для Резчика и его приятеля он был мстящим

демоном, столь же тихим и неотвратимым как сама смерть.

- Вы лучше убирайтесь отсюда, прежде чем я прикончу вашего приятеля, —

проскрипел Резчик. Он придвинулся поближе к Бенджамину, собираясь прижать лезвие к

его горлу, и оказался спиной ко мне. Это был мой шанс, и я тихо начал пробираться из

моего укрытия в его сторону. В этот момент его приятель обернулся и, увидев меня,

закричал:

- Босс, сзади!

Резчик обернулся.

Я прыгнул и в то же самое время достал скрытый клинок. Резчик запаниковал, и я

увидел, что его рука с ножом напряглась, готовая прикончить Бенджамина.

Вытянувшись, мне удалось выбить его руку ударом и отправить его на пол. Но я также

лишился баланса, и у него был шанс достать меч и встретить меня лицом к лицу, меч в

одной руке, пыточный нож в другой.

Через его плечо я видел, что Чарльз не потратил впустую свой шанс, налетел на

охранника, перезвон стали ознаменовал встречу их клинков. Через мгновенье я и Резчик

тоже сражались. Он больше не был ошарашен, но быстро выяснилось, что он не в своей

стихии. Владеть ножом он, возможно, и умел, но он не привык к противникам, которые

сопротивлялись; он был мастером пытки, а не воином. И в то время как его руки быстро

двигались и его лезвия щелкали у меня перед носом, все, что он показал мне, были

уловки, ловкость рук, шаги, которые могли бы испугать человека, привязанного к стулу,

но не меня. Передо мной был садист — и садист напуганный. И если есть вещь более

отвратительная и вызывающая жалость, чем садист, то это — напуганный садист.

У него не было упреждения. Никаких стоек или навыков защиты. Позади него

борьба была закончена: громила опустился на колени со стоном, и Чарльз упершись ногой

в грудь вытянул из нее его меч, позволяя наконец телу упасть на каменный пол.

Резчик это тоже видел, и я дал ему смотреть. Отошел и позволил смотреть, как

умирает его компаньон, его последняя защита. Послышался стук в дверь — охранник

снаружи наконец обнаружил кражу ключей и пробовал войти, но у него не получилось.

Взгляд Резчика метнулся в направлении двери. Спасения не было. Этот напуганный

взгляд вернулся ко мне, и я, усмехнувшись, двинулся на него и начал свою «резку». Я не

находил в ней удовольствия. Я просто дал ему то обращение, которого он заслужил, и

когда он наконец упал на пол с ярко-красной глубокой раной, открывшейся в его горле, с

кровью, льющейся как из ведра, я ничего не почувствовал помимо удовлетворения,

выполненного правосудия. Никто больше не пострадает от его ножа.

Я забыл о стуке в дверь, пока он не прекратился, и во внезапной тишине я

переглянулся с Чарльзом, который пришел к такому же заключению, что и я — охранник

пошел за помощью. Бенджамин стонал, и я пошел к нему, разрезал его путы двумя

взмахами моего клинка и подхватил его, поскольку он едва не упал со стула вниз лицом.

Мои руки стали влажными от его крови, но дышал он без перебоев, и глаза у него

были открыты, хотя иногда он и зажмуривался от боли. Он был жив. Его раны были

болезненными, но не глубокими.

Он смотрел на меня.

- Кто... кто вы? — спросил он.

- Хэйтем Кенуэй, к вашим услугам, — я дотронулся до своей шляпы.

На его лице появилось подобие улыбки, когда он сказал:

- Спасибо. Спасибо. Но... Я не понимаю… почему вы здесь?

- Вы тамплиер, не так ли? — спросил я.

Он кивнул.

- Как я, а у нас не в обычае оставлять Рыцарей во власти сумасшедших, владеющих

ножом. Вот почему я здесь, а также потому, что мне нужна ваша помощь.

- Вы ее получите, — сказал он. — Только скажите, что именно нужно.

Я помог ему встать на ноги и махнул Чарльзу. Мы помогли ему дойти до боковой

двери склада и вышли наружу, наслаждаясь прохладным, свежим воздухом после сырого

запаха крови и смерти внутри.

И когда мы двинулись обратно к Юнион-Стрит, под сень «Зеленого Дракона», я

рассказал доктору Бенджамину Черчу о списке.1

1 Главу перевел PiLeSoS.

13 июля 1754 года

1

Мы собирались в «Зеленом Драконе», под низкими темными балками задней

комнаты, которую мы уже окрестили «нашей» и которая словно растягивалась, чтобы

принять всех, кто втискивался под ее пыльные карнизы: Томаса, который предпочитал

развалиться полулежа, если только его не поднимала кружка эля или его не тормошил

кто-то из нас; Уильяма, который нахмурившись работал с картами и таблицами,

разложенными на столе, и изредка перебирался к конторке или горько вздыхал,

отмахиваясь от Томаса, если тот слишком наклонял свою кружку с элем над бумагами;

Чарльза, моего незаменимого помощника, который в комнате всегда держался подле меня

и чья преданность иногда давила, как бремя, а иногда придавала мне сил; и еще, конечно,

доктора Черча, который последние несколько дней залечивал раны в постели, без особой

охоты предоставленной ему Корнелием. Мы оставили Бенджамина в покое; он сам

возился со своими ранами, и когда, наконец, поднялся, то заверил нас, что от ран на лице

не останется и следа.

Я поговорил с ним два дня назад, когда помешал ему перевязывать самую тяжелую

из ран, которая и на вид выглядела ужасно: место, с которого Резчик содрал кусок кожи.

- Позвольте вопрос, — сказал я, потому что не вполне еще разобрался в этом

человеке. — Почему врачевание?

Он мрачно усмехнулся:

- Вы хотите знать, почему я забочусь о моих ближних, не так ли? И не занимаюсь

ли я этим, чтобы достичь высшего блага?

- А разве нет?

- Может быть. Но мною двигало не это. Нет… все гораздо проще: мне нравятся

деньги.

- Есть другие пути к успеху, — сказал я.

- Да. Но существует ли товар, более ходовой, чем жизнь? Ничего нет дороже, и