от Лусио? Но тут раздался мушкетный выстрел и вокруг нас полетели щепки. Один

повстанец упал — пуля мушкета влетела ему в глаз, и я нагнулся к другому повстанцу,

будто бы заслоняя его от выстрелов, и вогнал ему в сердце нож. Это был приятель Лусио,

как я через мгновение понял.

- Он погиб, — сказал я Лусио и выпрямился.

- Нет! — у него брызнули слезы.

Неудивительно, что ему доверяли только кормить животных, подумал я, если он

исходит слезами по каждому убитому в бою товарищу.

Сарай пылал уже целиком. Двое повстанцев, видя, что спасти из огня ничего

нельзя, бросились наутек и, сломя голову промчавшись по двору, растаяли в темноте.

Следом бежал еще какой-то повстанец, а на другом конце двора генуэзцы уже поджигали

факелами усадьбу.

- Мне надо дождаться Мико, — крикнул Лусио.

Я понял, что Мико — это его ассасин-телохранитель.

- Он же все равно сражается. Он просил меня, как члена Братства, позаботиться о

вас.

- Вы не путаете?

- Настоящий ассасин во всем сомневается, — сказал я. — Мико учил вас на

совесть. Но мы не на лекции по догматам нашей веры. Надо бежать.

Он упрямо покачал головой.

- Назовите пароль, — настаивал он.

- Мы действуем во тьме, но служим свету.

Наконец-то я, вроде бы, вошел в достаточное доверие, чтобы Лусио последовал за

мной, и мы стали спускаться по склону: я, ликующий, что, слава богу, я его все-таки

уломал, и он, все еще не вполне убежденный. Внезапно он остановился.

- Нет, — покачал он головой. — Я не могу так — не могу бросить Мико.

Приехали, подумал я.

- Он велел бежать, — сказал я, — и встретиться с ним на дне оврага, где стоят наши

лошади.

У нас за спиной, на дворе усадьбы, бушевало пламя и слышались звуки

затихавшего боя. Солдаты добивали последних повстанцев. Неподалеку громыхнул

камень, и пробежали еще два повстанца. Лусио увидел их и попытался окликнуть, но я

зажал ему рот.

- Нет, Лусио, — прошептал я. — За ними появятся солдаты.

У него распахнулись глаза.

- Это мои товарищи. Мои друзья. Я должен быть с ними. Мы должны убедиться,

что Мико в безопасности.

Откуда-то сверху донеслись чьи-то мольбы и визг, и у Лусио глаза заметались от

противоречивых мыслей: с кем он — с друзьями, оставшимися на вершине, или с теми,

кто удирает? Во всяком случае, я видел, что со мной ему идти не хочется.

- Чужестранец… — начал он, а я подумал: «Вот как, уже и чужестранец».

- Я благодарен, за все, что вы сделали, за всю вашу помощь, и надеюсь, что мы еще

встретимся в более подходящей обстановке — и тогда, наверное, я выражу мою

благодарность более основательно — но сейчас я должен помочь своим.

И он было шагнул по склону вверх. Придержав его за плечо, я вернул его на

прежнее место, рядом со мной. Он стиснул челюсти и попытался вырваться.

- Погодите, Лусио, — сказал я, — послушайте. Меня послала за вами ваша мать,

чтобы я отвез вас к ней.

Он попятился.

- О нет, — сказал он. — Нет, нет и нет.

На такой эффект я не рассчитывал.

Мне пришлось карабкаться по косогору, чтобы поймать его. Он выдирался.

- Нет, нет, — кричал он. — Я не знаю вас, отстаньте от меня.

- Да ради бога, — сказал я и, признав свое поражение, стиснул его мертвой хваткой

и давил все сильнее и сильнее, пока не перекрыл ток крови через сонную артерию — не

так, чтобы совсем его уморить, а просто чтобы вызвать обморок.

А потом я перекинул его через плечо — тоненького, как стебелек — и понес его

вниз, держась подальше от последних повстанцев, спасавшихся бегством от солдат, и

удивляясь самому себе: почему бы мне было не нокаутировать его сразу.

3

Я остановился на краю ущелья, положил Лусио на землю, отыскал веревку,

закрепил ее и свесил в темную пропасть. Потом с помощью ремня Лусио я связал ему

руки, провел другой конец под его бедра и завязал так, чтобы его обмякшее тело можно

было подвесить мне за спину. А потом я стал медленно спускаться по веревке вниз.

Примерно на середине спуска тяжесть стала невыносимой, но к этому

обстоятельству я был готов и, цепляясь как следует, добрался до отверстия в скале,

которое вело в темную пещеру. Я прокарабкался внутрь, свалил с плеч Лусио и ощутил,

как благодатно расслабляются мои мускулы.

Прямо передо мной раздался какой-то шум. Как будто что-то сдвинулось, а потом

щелкнуло. Так щелкает готовый к бою спрятанный клинок ассасинов.

- Я знал, что ты придешь сюда, — произнес голос, голос Мико, ассасина. — Я знал,

что ты придешь, потому что и я поступил бы так же.

И он кинулся из глубины пещеры на меня, остолбеневшего и потрясенного. Я

успел выхватить свой короткий меч и они столкнулись: его клинок, нацеленный в меня,

как коготь, и мой меч — они столкнулись с такой силой, что меч вылетел у меня из рук и,

рыбкой скользнув к обрыву у входа, канул в черную бездну.

Мой меч. Отцовский меч.

Но стенать по нему было не время, потому что ассасин снова надвигался на меня, а

он был умелый, изощренный воин. На крохотном пятачке, безоружный, я был обречен.

Фактически, все, что у меня оставалось, это…

Везение.

И мне повезло, потому что я прижался к стенке пещеры, а он чуть-чуть не

рассчитал и не удержал равновесия. В других декорациях, с любым другим противником

он бы успел извернуться и довершил убийство, но других декораций не было, а я не

любой противник — я заставил его сполна расплатиться за этот мизерный промах. Я

прильнул к нему и подхватил его руку, не дав вернуть равновесие, чтобы он тоже

свалился в бездонную темноту. Но он вцепился в меня и потащил к обрыву у входа, так

что я заорал — от муки и от бесплодных усилий задержать свое сползание к пропасти. Я

лежал на животе, смотрел вниз и видел его — одной рукой цеплявшегося за меня, а

другой тянувшегося к свободному концу веревки. Я ощутил крепление спрятанного

клинка, дотянулся другой рукой и стал неловко расстегивать крепление. Смысл моих

действий дошел до него слишком поздно, он перестал тянуться к веревке и изо всех сил

пытался теперь помешать мне расцепить крепление. Несколько мгновений мы хлопали

друг друга по рукам, не давая коснуться клинка, который, когда я расцепил первую

защелку, скользнул выше его запястья, а ассасин стал болтаться из стороны в сторону, и

положение его ухудшилось. Большего мне не требовалось, и с отчаянным воплем

последнего усилия я расцепил последнюю защелку, высвободил крепление и тотчас

ущипнул его руку, цеплявшуюся за мое запястье. Боль и отсутствие надежной тяги

наконец-то заставили его упасть.

Он исчез во тьме, и я молился, чтобы при падении он не покалечил мне стоявшую

внизу лошадь. Но я ничего не услышал. Вообще ничего, даже звука падения. Но зато я

увидел, как натянулась и задрожала веревка, и я подался вперед, напрягая зрение и

вглядываясь в темноту, и в награду увидел Мико — чуть ниже меня, живехонького и уже

карабкающегося по веревке наверх, ко мне.

Я дотянулся до спрятанного клинка и подвел его под веревку.

- Если полезешь дальше, я перережу веревку, и ты разобьешься, — прокричал я.

Он забрался уже так высоко, что когда он глянул вверх, на его лице я заметил

нерешительность.

- Не стоит погибать так глупо, приятель, — добавил я. — Спускайся вниз и живи,

как-нибудь потом додеремся.

Я демонстративно смерил взглядом длину веревки, и он остановился, глянул вниз,

в темноту, дна у которой и не предвиделось.

- У тебя мой клинок, — сказал он.

- Трофей победителя, — пожал я плечами.

- Может, встретимся, — предложил он, — и я заберу его.