Когда мы вернулись в трактир, на сердце у меня чуть полегчало. Дадли зашел в конюшню готовить лошадей и седла; я же сразу отправился на поиски Ковдрея — ведь это он первым указал мне на торговца костями.

Я нашел Ковдрея в пивном зале, где он занимался уборкой — широко раскрыв окна, оттирал рвоту с половых плит.

— Занимаетесь женской работой?

Ковдрей грубовато улыбнулся, вытирая руки о суконный передник. Я пододвинул к себе табурет и присел.

— Знавали времена и похуже?

— Некоторые требовали, чтобы я наливал им бесплатно, — ответил Ковдрей. — Такого я не припомню.

— Наливали?

Он оставил мой вопрос без ответа.

— В саду Нел Борроу нашли чьи-то кости, — сказал я.

— Что вы хотите от меня услышать, доктор Джон? Костей тут полно.

— Правда ли то, что говорят насчет осквернения могил?

Ковдрей сунул метлу в ведро.

— Раскопали могилу Большого Джейми Хокса. Сломали гроб. Кости разворошили.

— А старые могилы?

— Лет пятнадцать-двадцать тому.

— Косто… — Я не решался спросить. — Бенлоу…

— А… — Ковдрей нетерпеливо мотнул головой. — Кто знает? Может, ему опять понадобилось бедро святого Дунстана. Он продал их уже с сотню. Знаете, когда я первый раз рассказал вам о нем, наверно, я выразился яснее, только я…

— Знали меня недостаточно хорошо, чтобы назвать его мошенником?

— Примерно так, — ответил Ковдрей.

— У него рискованное занятие.

— Может быть.

— Вы, наверно, считаете его везунчиком, раз ему столько времени удается избежать ареста. В иных местах церковь не стала бы смотреть на подобные дела сквозь пальцы. Даже здесь, в такие-то времена…

— О, теперь он уважаемый торговец овчиной, доктор Джон.

— Однако все знают, что он хранит в подвале.

— Я так понимаю, вы хотите меня спросить, — ответил Ковдрей, — предпочитают ли некоторые господа, наделенные властью, делать вид, что не замечают определенные занятия мастера Бенлоу?

— Взамен на… некоторые услуги?

— Кое-кто так и думает.

— А где он берет эти кости? В принципе?

— Доктор Джон…

— Вас это не коснется, Ковдрей, я обещаю.

— Ай… — просипел он, вытирая тыльной стороной руки нос и губы. — Обещанного три года ждут.

Яркий солнечный свет лился сквозь открытое окно, и даже грубая щетина Ковдрея переливалась золотом. Я выдержал паузу.

— Большинство костей Бенлоу покупает, — ответил Ковдрей. — Чаще у бедняков, которых нужда заставляет по ночам раскапывать могилы или вламываться в заплесневелые гробницы. Он не занимается грязной работой. Снимает сливки.

— Сливки?

— Старые кости, новые… для него они все как алмазы.

— Он показал мне свой склеп.

— Я бывал там, — сказал Ковдрей. — Хватило одного раза. Этот человек не в своем уме. Любит… чего не должно любить.

— Мужчин?

— Если бы это было самое страшное… Он любит мертвецов. В бедняцкой семье помрет сын или дочь… так если нету какой заразы, он предлагает им продать ему тело. Говорит, якобы для медиков из анатомического театра в Бристоле. На самом же деле… тело часто так и остается в его доме.

— О, Боже.

— Мой совет — держитесь подальше от его спальни.

Я вспомнил удушливый ладанный запах у лестницы на чердак. Тем временем Ковдрей снова взялся за метлу, колтыхая ею в ведре.

— Он приходил сюда, доктор Джон. Спрашивал вас.

— Когда?

— Вчера пару раз. Сказал, будто ему показалось, что вы хотели с ним встретиться.

— И что вы ответили?

— Сказал, что если бы вы хотели его увидеть, то знали бы, где его найти, и не стали бы тащить его в мой трактир.

Ковдрей поднял метлу, затем энергично уткнул ее в пол, и вода растеклась грязной лужей по каменным плитам пола.

Я не стал разыскивать Бенлоу. Если кости, найденные в саду Нел, давал он, то я был бы самым последним человеком, кому он признался бы в этом. Остаток утра я бродил по улицам Гластонбери, главным образом один на один с мрачными мыслями.

Что бы я мог представить сэру Эдмунду Файку, дабы заставить его отвести подложные свидетельства против Нел Борроу? Только секрет, который он пытался выведать у аббата Уайтинга. Хоть кто-то да должен был знать об этом.

Но если отзывать обвинения против нее было поздно, тогда мне непременно следовало идти в суд — странный суд в странном городе, — чтобы изложить свои доводы перед враждебно настроенным выездным судьей, уже натравленным Файком.

Я прислонился к освещенной солнцем монастырской стене, вспоминая о своем судебном процессе, когда против меня выдвинули обвинение в попытке убийства королевы Марии с помощью магии. Обвинение, построенное на лжесвидетельстве и моей репутации астролога в то время, когда сама астрология многими воспринималась как ересь. И тут я в ужасе понял, что улики против Элеоноры Борроу были так же тверды, как стена, на которую я оперся.

Если только Нел не знала чего-то еще.

Около полудня стук копыт заставил меня спешно вернуться в «Джордж». Кэрью и с ним трое спутников остановили лошадей возле ворот конюшен и начали спешиваться. Кэрью бросил поводья конюху как раз в тот момент, когда я переходил на другую сторону улицы.

— Ну, как вы тут, доктор Джон?

Казалось, он пребывал в добром расположении духа. Недобрый знак.

— Вы из Уэлса?

— Оттуда, — ответил он. — Чудесно провел время. В такой денек мысль о том, что Иисусу пригляделся этот уголок Англии, кажется вполне вероятной. — Он не взглянул на меня. — Чувствую, хотите узнать насчет вашей встречи с ведьмой.

— Когда?

— Вели Ковдрею подать мяса, — сказал он одному из своих спутников. — И сидра чтоб самого лучшего, а не этой мочи. — Затем он ответил мне через плечо. — Сожалею… но не сегодня.

— Когда же?

— И не завтра.

— Кэрью, не…

— И даже не послезавтра, — весело ответил он. — Ведьма не желает говорить с вами. Или даже не хочет видеть вашего бледного ученого лица.

— Вы лжете.

Я онемел от неожиданности. Один из его помощников резко глотнул воздуху и отскочил на шаг назад, когда конь решил опорожнить кишечник, и лицо Кэрью сделалось вдруг пустым, как грифельная доска.

— Что вы там сказали? — Я подошел прямо к нему. — Вы негодяй, Кэрью. Почему я должен верить, что вы вообще виделись с ней?

Кэрью, казалось, даже не шевельнулся, и я понял, что произошло, лишь когда оказался в грязи у его ног. Кэрью потер кулак, и я почувствовал жар на лице от удара. Потом появилась боль, и я понял, что Кэрью, наконец, нашел повод сделать то, что давно хотел.

— Почему должны верить? — сказал Кэрью. — Потому, доктор, что вы говорите с человеком чести.

Легким толчком сапога он повалил меня спиной на теплую кучку конского навоза и прошел мимо меня в трактир.

Доктор Борроу оказался на месте, в своей хирургической — снимал повязку с руки женщины. Я присел и начал наблюдать за его работой. Вопросы, точно назойливые мухи, роились в моей голове.

— Лучше пока не поднимать ребенка этой рукой, — советовал Борроу больной. — Не хотелось бы, чтобы вы возвращались сюда… если только с деньгами, конечно. Или, если не будет денег, то сойдет недельный запас молока.

Доктор улыбнулся. Я просто не понимал, как он мог быть таким спокойным. На его щеке возле уголка рта остался шрам, губа опухла, однако я заметил, что он не прикасался к своим ранам ни пальцами, ни языком.

После ухода больной Борроу заткнул пробкой склянку с окопником, спутанной травой в темно-коричневом масле, и поставил ее на полку вместе с другими аптекарскими сосудами.

— Пришли ко мне за бальзамом, доктор Джон?

— Мм… нет. — Я не удержался и прикоснулся к скуле. Говорить стало больно. — Оступился и… это неважно. Я к вам по другому делу. Перейду сразу к сути, доктор Борроу. Я думал защищать вашу дочь в суде.