— Тогда колдунья прекратит донимать королеву.

— Поначалу я принял это за чушь, выдумки памфлетистов. Однако в пророчестве слышатся отзвуки древнейших преданий об Артуре. Возможно, если задуматься, это обстоятельство и есть причина нашего приезда сюда. Или одна из главных причин.

Дадли долго молчал. Наконец он промолвил:

— Откуда известно, что Бланш не сочинила все это сама?

— Доверься хотя бы моему знанию своей кузины. Пойми, ведь даже если предсказание состряпал какой-то мерзавец, чтобы огорчить королеву, он хорошо знал, на что надавить. И таким образом… — Я хотел увидеть глаза Дадли, но он отвернулся. — Как приближенный ко двору, скажи, ты слышал другие пророчества подобного рода?

— Нет.

Его взгляд по-прежнему был обращен к стене, как будто огонь свечи резал глаза. Дадли что-то знал. Он не лицемерил — по крайней мере, со мной, — поэтому я допускал, что единственная причина скрывать от меня правду заключалась в опасении пролить свет на их отношения с королевой.

— Или о чем-то подобном, что могло бы потревожить покой королевы? — добавил я. — Потому что, если кто-нибудь…

— Сам знаешь, что такое королевский двор, — огрызнулся Дадли. — Слухи сыплются со всех сторон. Будто снова замышляют посадить на английский трон шотландскую королеву. Рассказывают даже историю о том, будто правление Марии было незаконным, потому что Эдуард не умер.

Я кивнул. Я и сам слышал об этом, но появление такой истории предсказуемо — либо мечта о возвращении возмужалого Эдуарда, либо намек на то, что Елизавете пора обзавестись достойным мужем, чтобы править страной. Королеве придется до последнего дня доказывать, что вручить английскую корону женщине было волей небес.

Дабы поддержать напряженность момента, я вновь процитировал строку из письма.

Ее ночи полны кошмаров…

Оконные стекла задребезжали от раската грома. Тело Дадли содрогнулось под одеялом. Он повернулся ко мне.

— Что ты хочешь этим сказать?

— О чем ты пытаешься умолчать?

— Я болею, — по-ребячьи обиженно ответил он. — Что за бес вселился в тебя, Джон? Ты же тихоня, книжный червь. Почему бы тебе не пойти почитать?

Я поднялся и взглянул на него сверху. С болезнью он лишился прежнего лоска, усы потускнели, волосы спутались.

— Я должен это знать, Робби. Нам надо понять, зачем мы здесь на самом деле.

Дадли присел, потянулся за кувшином с водой и кружкой. Кувшин оказался для него слишком тяжелым, и вода пролилась на пол. Взяв кувшин, я налил ему немного воды, но Дадли только слегка смочил губы. Гром, точно далекий грохот боевых барабанов, грянул в тот же миг, когда Дадли заговорил:

— Однажды ночью… недели три назад, может, четыре… меня вызвали ко двору в Ричмонд. Записку передали тайно — кое-кто, известный нам обоим.

Возможно, Бланш, подумал я.

— Меня провели в королевские покои. Минула полночь, всех фрейлин отослали, и я застал ее… в полном отчаянии. Она нуждалась в утешении.

— В утешении, — повторил я.

— И мы разговорились. Почти до утра. Говорили.

Хм. Я ждал. Наверное, я был первым человеком, кто это слышал. И, возможно, последним.

— Бет была… сильно обеспокоена, можно сказать, предсказаниями грозящей ей смерти.

— Какой смерти? От кого?

— Да Бог знает. Предначертания и знаки. Едва ли это было первое предсказание. Даже не тридцать первое. Но она требует, чтобы ей докладывали обо всех. Не утаивать ничего. Все письма и записки выкладывают перед ней каждый день. То пророчество содержалось в памфлете, найденном на улице, — бредовые измышления изменника. Бет слышала, как две ее фрейлины шептались об этом.

Неспокойно стало у меня на душе.

— О чем в нем говорилось?

— Мол, ее смерть случится… не знаю точно, когда… Но что ей не стоит тревожиться, поскольку она будет не одинока… ее проведут сквозь загробную тьму. И та, что принесла ее в этот мир, увидит, как она покидает его.

— Прямо так и сказано?

— Что-то в таком роде. Что Анна увидит, как она покинет его. И будет следить за ней весь путь до…

— Самого ада?

Молчание. Вспышка молнии осветила стену.

— Всем известно, — сказал Дадли, — что в Тауэре живет призрак Анны Болейн.

На сей раз тишину не нарушило грохотание грома. Дадли сглотнул слюну.

— Представь, что случилось потом. В следующую ночь ей был сон. Как наяву. Знаешь, такой, будто ты спишь в своей постели, вдруг просыпаешься и…

— Анна?

— О боже, да. С такой милой улыбочкой, как на портрете, а вокруг шеи — полоса запекшейся крови. Будто она ради приличия приставила башку назад, по случаю визита.

Я кивнул. Мифический образ в полной красе: Анна Болейн улыбается с лисьим притворством на краю бездны. Губы на поднятой в воздух отрубленной голове еще шепчут слова. Требуется не так много воображения, чтобы представить, какое впечатление произвел простейший намек на то, что своенравная Анна таится рядом под покровами ночи, дожидаясь случая протянуть руку дочери через порог смерти.

— После этого она не хотела спать в своих покоях одна, — продолжал Дадли. — Несколько ночей подряд с ней до рассвета оставались разные фрейлины, и зажигали дополнительные свечи.

— Видения продолжались?

— После того случая — дважды.

— И что это… Анна что-нибудь говорила?

Дадли покачал головой и выпил еще воды.

— Бет спросила меня, не следует ли ей позвать Джона Ди, чтобы создать вокруг ее постели защитный круг, через который… через который не смогла бы пройти ее мать. Я ответил: почему нет?

— Спасибо за доверие.

— Тем не менее, сдается, что кто-то скоро отговорил ее. Вместо этого тайно пригласили архиепископа Кентерберийского, чтобы тот сделал, что в его силах.

— Паркера?

— Ты хотя бы благослови ее ложе.

Я не стал спрашивать, пошли ли на пользу услуги архиепископа, и придвинулся к свету.

— Насчет этого пророчества смерти королевы… кто-нибудь предпринял попытки установить его источник?

— Какой смысл? Ты же знаешь этих собак. Какая-нибудь мелкая печатная мастерская в подвале, где-нибудь в самом сердце Саутварка. Внизу на памфлете стояла подпись. Какой-то библейский пророк — не то Илия, не то Елисей или…

По крайней мере, не доктор Ди. Но меня это все-таки обеспокоило. Однажды из-за такого вот гороскопа для королевы я очутился в опасной близи от пламени инквизиции.

— Послушай, — сказал Дадли. — Ее мать… тебе надо понять, что в этом нет ничего нового. Когда детьми мы жили в Тауэре, она часто рассказывала… В общем, чего еще можно ожидать в таком месте, где твой отец отсек голову твоей матери? Она выросла в мире, полном всяческих знаков и дурных предзнаменований, где постоянно живешь рядом, можно сказать… с внезапной смертью.

С визгом карающего топора. Или, в случае Анны, благодаря милосердию Гарри, — карающего меча в твердой руке мастера.

— Хорошо, разберем, что у нас есть, — предложил я. — Анна… Моргана. Две женщины-колдуньи, приносящие разрушение. Бессмертный король, чей священно-магический ореол позволил Тюдору…

— Пока все это священное наследие не было осквернено нечестивым желанием Генриха завладеть Анной.

— Которая, как он заявил впоследствии, когда ему это было выгодно, очаровала его. Так же, как Моргана околдовала Артура и его рыцарей.

Меня даже бросило в дрожь от того, как гладко все выходило.

— Раз королева, как дочь ведьмы и монстра, боится проклятья, наложенного на ее род… и предполагается, что единственно возможный способ разрушить проклятье…

— Если пойдем по этой дорожке, — сказал Дадли, — тогда кости, если они найдутся, должны оставаться здесь, на Авалоне. То есть не должны попасть в Лондон, как хочет Сесил. А королеве надо приехать сюда, как сделал это Эдуард I, и увидеть своими глазами, как кости заново погребут со всеми почестями.

— В аббатстве, возрождение которого разорит казну?

Вспышка молнии осветила окно.

— Говорю тебе, Джон, завтра же я выбираюсь отсюда, — сказал Дадли.