Сфинкс кивнул.
— И дало бы наконец возможность оставить тебя в покое. Знаешь, почему Логи так цепляются к Фазанам? Потому что они никогда не сопротивляются. Ни по-крупному, ни в мелочах. Покорно зажмуриваются и переворачиваются кверху колесами. И пока ты будешь вести себя так же, Лэри не перестанет видеть в тебе Фазана.
— Ты же сказал, что припугнешь его.
Сфинкс продолжал гипнотизировать мое отражение. Которое выглядело чем дальше, тем хуже.
— Сказал. И припугну. Мне не трудно.
У меня голова шла кругом от его повадок. Казалось, что нас тут трое.
— Хватит разговаривать с зеркалом, Сфинкс! — не выдержал я. — Я там какой-то неправильный!
— Ага, ты тоже заметил?
Он наконец обернулся, рассеянно, как будто действительно говорил не со мной, а я его отвлек. Потом поймал меня в фокус, и это оказалось еще неприятнее. Даже голова разболелась.
— Ладно, — сказал он. — Забудем того тебя, который живет в зеркале.
— По-твоему, это не я?
— Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал?
— Нет. Мне и в голову не приходило.
Я вдруг сообразил, какую мы порем чушь:
— Хватит валять дурака, Сфинкс. Это не смешно.
Сфинкс засмеялся.
— Смешно, — сказал он. — Честное слово, смешно. Как только ты начинаешь что-то понимать, первая твоя реакция — вытряхнуть из себя это понимание.
— Я ничего никуда не вытряхивал.
— Посмотри туда, — Сфинкс кивнул на зеркало. — Что ты видишь?
— Жалкого урода в синяках, — отозвался я мрачно. — Что еще я могу там увидеть?
— Тебе пока лучше избегать зеркал, Курильщик. По крайней мере, пока не перестанешь себя жалеть. Поговори-ка об этом с Лордом. Он вообще никогда не смотрится в зеркало.
— Почему? — изумился я. — Если бы я видел в зеркале то, что видит он…
— Откуда ты знаешь, что он там видит?
Я попробовал представить себя Лордом. Смотрящимся в зеркало. Это угрожало мощнейшим приступом нарциссизма.
— Он видит что-то вроде молодого Боуи. Только красивее. Будь я похож на Боуи, я бы…
— …стонал, что похож на престарелую Марлен Дитрих и мечтал походить на Тайсона, — подсказал Сфинкс. — Цитирую дословно, так что не считай это преувеличением. То, что видит в зеркале Лорд, вовсе не похоже на то, что, глядя на него, видишь ты. И это лишь один пример того, как странно иногда ведут себя отражения.
— Ага, — вяло кивнул я. — Понятно.
— Да? — удивился Сфинкс. — А вот мне не очень. Хотя я всегда этим интересовался.
Мне вдруг захотелось кое о чем его спросить. Этот вопрос давно меня мучил.
— Скажи, Сфинкс, а Македонский… почему он такой? Вы отдали его на съеденье Лэри? Или он таким и был с самого начала?
— Каким — таким? — поморщился Сфинкс.
— Ну таким. Услужливым.
— А-а, и ты туда же, — протянул он. — Что мы с ним такого ужасного сотворили? Ничего. Но ты мне не веришь, так что я зря тебе это сказал.
Я и не поверил. Абсолютно.
— Почему он всегда за всеми убирает? Все всем подает? Ему это нравится?
— Не знаю, почему. Догадываюсь, но не знаю точно. Одно могу сказать — это не наша заслуга.
Должно быть, выражение моего лица было очень красноречиво.
Сфинкс вздохнул.
— Он видит в этом свое предназначение. Так мне кажется. Его предыдущая работа была намного тяжелее. Он работал ангелом, и это его достало. Так что теперь он изо всех сил старается доказать свою полезность в любом другом качестве.
— Кем-кем он работал?
Меньше всего я ожидал таких дурачеств от Сфинкса. Как-то само собой разумелось, что это область Табаки. Но у Сфинкса был свой стиль. Он не стал развивать тему.
— Ты расслышал, — сказал он. — Я не буду повторять.
— Ага, — пробормотал я. — Ладно.
— Приглядись. И увидишь, что он всегда старается опередить наши просьбы. Сделать что-то раньше, чем его попросят. Он вообще не любит, когда с ним заговаривают. Это его овеществляет.
— Как-как? — не понял я.
— Не лю-бит, — повторил Сфинкс по слогам. — Когда его замечают. Заговаривают. О чем-то спрашивают, обращают на него внимание. Его от этого коробит.
— Откуда ты знаешь? Он сам сказал?
— Нет. Просто я живу рядом.
Сфинкс нагнулся и почесал лодыжку протезом, как палкой.
— Он любит мед и грецкие орехи. Газировку, бродячих собак, полосатые тенты, круглые камни, поношенную одежду, кофе без сахара, телескопы и подушку на лице, когда спит. Не любит, когда ему смотрят в глаза или на руки, когда дует сильный ветер и облетает тополиный пух, не выносит одежду белого цвета, лимоны и запах ромашек. И все это видно любому, кто даст себе труд приглядеться.
Я не стал говорить, что живу в четвертой слишком недолго, чтобы высмотреть в самом скрытном человеке в Доме такие подробности. Вместо этого я сказал:
— Знаешь, Сфинкс, не надо про меня ничего говорить Лэри. Я передумал.
Он вдруг опять нагнулся к зеркалу:
— Почему?
— Это ведь ты предложил. А я не хочу, чтобы он считал меня стукачом.
— Да?
Сфинкс как будто не доверял моему отражению. Вид у которого был действительно неприятный. Затаенно стукаческий. Растерзанный и подленький. При этом сам я ничего такого не ощущал.
— Да, — сказал я, все сильнее нервничая. — Не хочу быть стукачом ни в шутку, ни всерьез. И ты обещал забыть про мое отражение!
Сфинкс посмотрел через плечо. Словно сравнивая.
— Да. Но меня притягивают метаморфозы. Извини. Больше не буду. Значит, Лэри ничего не говорить? От твоих гарантий останется пшик.
— Ну и черт с ними!
Я вздохнул с облегчением. Я был почти уверен, что сделал все правильно. Причем в самый последний момент, когда еще чуть-чуть — и было бы поздно. Это было как-то связано с зазеркальным Курильщиком — очень неприятным человеком. Может, даже давним и заслуженным стукачом. Вообще наше со Сфинксом общение в туалетах потихоньку становилось традицией. Я и он в окружении раковин и писсуаров. Разговор — а потом все меняется, переворачивается с ног на голову. Почему-то мне казалось, что в этот раз такого переворота не будет. Что мне удалось его избежать.
Сфинкс рассматривал свои джинсы, наконец-то озаботившись их состоянием.
— Лэри все же не мешало бы попугать. Всю раковину вымазал…
— Откуда ты знаешь, что это он?
— Кто же еще? Кнопка в постели, жвачка в ботинке, паста на раковине — его масштаб. Табаки так не работает. После шуток Шакала пол-Дома лежит в руинах. Он по мелочам не разменивается. Так что это Лэри. В сущности, как видишь, он еще дитя.
Я рассмеялся:
— Дитя, которое бреется.
— Что тебя удивляет? Довольно распространенное явление.
Он нагнулся и опять, морщась, почесал ногу.
— Да что ты все чешешься? — не выдержал я.
— Блохи. Явно они. До тебя еще не добрались? Странно.
— Блохи? — растерялся я. — От Нанетты?
— Если бы от Нанетты. Была бы надежда их вывести. А то Слепой притаскивает. Не травить же вожака морилкой. И блохи — еще не самое страшное. Иногда он приносит на себе клещей. Посреди зимы. И не одного, а нескольких видов. Ты когда-нибудь снимал с себя клеща? Главное — не дергать, чтобы не оставить головку.
— Сфинкс, ты шутишь? — не выдержал я.
— Шучу, — сказал он серьезно. — Я вообще шутник, ты не заметил?
— Почему бы просто не сказать человеку, чтобы он заткнулся, если его вопросы раздражают? Зачем изощряться?
Сфинкс не ответил. Вздохнул, еще раз почесался и ушел. В мокрой по пояс рубашке, с пятнами зубной пасты на заду. Паста не просматривалась, а мокрая рубашка только придала ему крутизны. Так что дело было не в одежде, а в Сфинксе. В его самоощущении.
Я уставился на свое отражение.
Зазеркальный Курильщик выглядел чуть получше, но все равно казался подловатым. Я приосанился, и он стал похож на придурка. С самоощущением дела у меня обстояли хреново.
— Ладно, — сказал я. — В конце концов Лорд себе в зеркале тоже не нравится.