Через десять дней боли в горле прекратились, наконец-то я могла спокойно глотать. Моя почка «вернулась из отпуска» и снова начала нормально работать.

Самым неприятным оказалось то, что я сильно похудела. Я весила 86 фунтов. Как уже говорилось, костюм майко весил 30-40 фунтов, так что можете себе представить, как тяжело мне было двигаться и танцевать в костюме. Но я была так счастлива вернуться к занятиям и всему остальному, что упорно продолжала заниматься и много ела. Если бы я не смогла носить кимоно, я не смогла бы работать.

Несмотря на то что я оставалась слабой, я постаралась завершить многие дела, потому что происходило очень многое. Несколько раз я выступала на сцене Плазы. Я работала в кино, у режиссера Кона Ичикавы (а сценаристом был Зензо Матсуяма, один из первых моих клиентов).

Кинотеатр в Киото находился около здания офиса директоров Театральной монополии, но я была так занята, что просто не успевала ничего смотреть.

В начале семидесятых Япония стала на мировой арене одним из экономических лидеров. Это изменение повлияло и на мою работу. Как представительнице национальной японской культуры мне пришлось общаться и работать с лидерами разных стран. Никогда не забуду один случай, который развеял мои заблуждения о том, что Япония изолирована от остального мира.

Я присутствовала на озашики в ресторане «Кьёямато». Хозяевами были японский консул в Саудовской Аравии с женой, а почетные гости – нефтяной министр этой страны, господин Ямани, и его четвертая жена. У госпожи Ямани на пальце красовалось кольцо с самым большим бриллиантом, какие я только видела. Он был огромным. Гостья сказала, что он весит 30 карат. Никто из присутствовавших в комнате не мог отвести взгляд от кольца. У нашей хозяйки на пальце было колечко с маленьким бриллиантом, и я заметила, как она повернула его, спрятав камень, будто стыдилась его размера. Это задело меня. Я заговорила с ней по-японски.

– Мадам, вы так гостеприимны и радушны, это соответствует скромным эстетическим идеалам чайной церемонии. Пожалуйста, не прячьте красоту вашего бриллианта. Нет ни одной причины прятать его от вашей гостьи, разбогатевшей на нефти. И кстати, ее камень может оказаться куском стекла. В любом случае, он не блестит так, как ваш.

– Как мудро с вашей стороны распознавать стекло, когда оно попадается вам на глаза, – рассмеялся господин Ямани.

Араб говорил по-японски! Я была потрясена. Он парировал удар, и это означало, что он понял весь смысл того, что я говорила (многие японцы считали, что иностранцы не могут выучить японский язык), но у него хватило знаний и здравого смысла, чтобы быстро и остроумно что-нибудь ответить. Какой острый ум! Я чувствовала себя так, будто скрестила меч с мастером.

Я так никогда и не узнала, был ли тот бриллиант настоящим.

Осакская выставка закончилась тридцатого сентября 1970 года. Теперь я могла отпраздновать следующий обряд перехода и сменить воротник майко на воротник гейко. Пришло время становиться взрослой.

– Мне говорили, что нужно очень много денег, чтобы подготовить эрикае. Ну, кимоно и остальные вещи. Чем я могу помочь? – спросила я у мамы Масако.

– Ты? Ничего не надо. Бизнес у нас идет хорошо, так что предоставь это мне.

– Но все мои клиенты спрашивали меня, сколько я хочу, чтобы они дали мне на эрикае, и я сказала, что надо по крайней мере три тысячи долларов. Я сделала что-то не так? Извини.

– Нет, Минеко, все в порядке. Твои постоянные клиенты все равно вложат деньги. Это часть традиции, она даст им чувство удовлетворения и сопричастности. Плюс – они смогут похвастаться перед друзьями. Так что не беспокойся. Тетушка Оима обычно говорила, что «нельзя съесть слишком много денег», однако, должна заметить, ты не даешь им отделаться ерундой.

Я не знаю, как это случилось, но неожиданно я сказала:

– Тогда, думаю, оставим все, как есть, а дальше будет видно.

Если верить маме, мои клиенты пожертвовали на мой эрикае не так много. Я никогда не интересовалась деталями.

Первого октября я сменила свою прическу на сакко, которую майко носят только один месяц. Первого ноября в полночь я, мама Масако и Кунико опять отрезали немного волос от моего пучка на голове. Мое пребывание майко было закончено.

Большинство девочек проходит обряд обстригания с чувством ностальгии, но я прошла абсолютно безучастно. Я закончила свою карьеру майко с таким же двойственным к ней отношением, с каким начинала, но только на этот раз по другим причинам. Мне все еще нравилось быть танцовщицей. Но меня выбивали из колеи старые и консервативные способы, по которым была организована вся система института гейко. Я говорила о своих взглядах, когда была подростком, я постоянно ходила жаловаться в Кабукай. Но до сих пор никто ничем не занимался всерьез. Может, теперь, когда я стала взрослой, они прислушаются ко мне.

Я взяла выходной, чтобы подготовиться к своему эрикае. День был холодный. Мама Масако и я сидели у камина и занимались моим новым костюмом.

– Мама, – позвала я.

– Да, Минеко?

– М-м-м-м... Да нет, ничего.

– Что «ничего»? Что ты хотела сказать?

– Не важно, забудь об этом. Я просто думаю.

– О чем? Ну, не интригуй меня. Я уже нервничаю.

Нет я не пыталась ее разозлить. Я просто никак не могла сказать.

– Но я не уверена, что ты тот человек, с которым мне надо говорить на эту тему.

– Но я твоя мать.

– Я знаю и очень уважаю тебя и твою работу. Речь не об этом. Не знаю, стоит ли.

– Минеко, я Фумичиё Ивасаки. Ты можешь просить меня обо всем, что хочешь.

– Но все мужчины, с которыми ты встречалась, были похожи на старых высушенных кальмаров, а потом они рвали с тобой отношения и ты плакала, прислонившись к фонарному столбу около бакалейного магазина. Это так ужасно. И все соседи видят тебя и говорят: «Бедная Фумичиё, опять ее бросили».

Все это было правдой. Маме Масако исполнилось сорок семь лет, и она так и не имела серьезных отношений. Ничего не изменилось. Она все еще влюблялась, и сама настраивала против себя своих партнеров своим язвительным языком. И она правда цеплялась за фонарный столб и плакала.

– Не слишком вежливо так говорить, – сказала мама, – думаю, не только одна я такая на свете. Но хватит обо мне. Что происходит с тобой?

– Я просто думаю: что чувствует человек, когда влюблен?

Ее руки бросили работу и остановились, а тело напряглось в ожидании.

– Почему ты заинтересовалась, Минеко? У тебя кто-то есть?

– Возможно.

– Правда? Кто он?

– Мне слишком больно об этом говорить.

– Если скажешь вслух, то станет легче.

– Мне больно даже думать об этом.

– Звучит серьезно.

– Ты так думаешь?

– Я бы хотела встретиться с ним. Почему бы тебе нас не познакомить?

– Ни за что. Во-первых, ты совсем не разбираешься в мужчинах, а во-вторых, ты можешь попытаться увести его у меня.

– Минеко, я не Яэко. Я тебе обещаю. Я никогда не свяжусь ни с одним из твоих парней.

– Но ты всегда стараешься сделать себя такой красивой, когда встречаешься с мужчинами. Если я вас познакомлю, ты обещаешь мне встретиться с ним без косметики и в обычной одежде?

– Да, дорогая, если ты так хочешь, я согласна.

– В таком случае я посмотрю, что можно сделать.

Мы закончили подготовку к обряду моего перехода от майко к гейко.

Второго ноября 1970 года, в мой двадцать первый день рождения, состоялся мой эрикае.

Первое кимоно, которое я надела уже будучи гейко, было сшито из черного шелка с традиционными гербами и украшенного рисунками и вышитыми морскими волнами. Мой оби был из белой парчи с геометрическим рисунком в красных, синих и золотистых цветах.

Мы купили еще два кимоно на церемонию эрикае. Одно кимоно было из желтого шелка с вышитыми на нем фениксами и золотыми листьями, второе – из зеленого шелка с вышитыми соснами и императорскими каретами.