Такое поведение, должно быть, не понравилась Шлессингеру, поскольку тот взялся за него одного:

– Вы не хотели отправить вашего друга Бриде в Африку?

– Он меня об этом просил, он этого хотел.

– Как получилось, что вы выдали ему визу? А между тем, вас снабдили о нем самой негативной информацией.

– Она дошла до меня слишком поздно. После чего я сразу дал отбой. Когда он вчера пришел ко мне, я ему сказал, что у меня нет ответа.

– Да, но вы не предупредили службы. Все произошло, так как если бы вы хотели, чтобы этот отъезд произошел без вашего ведома. Не рассчитывали ли вы воспользоваться Бриде в качестве курьера?

– Никогда.

– О, никогда! – подтвердил Бриде.

– Вы говорите, – продолжил Шлессингер, – что вы дали отбой. Но любопытно, что вы дожидались, пока мы получим ваши телеграммы из Лиссабона.

Бассон провел языком по губам. Он дышал, но с трудом. Ни капли пота не было на его лице, но какая-то влажность, как от мокрой тряпки на мраморе.

– Бриде попросил меня о визе, в которой я ему отказал, и это все, – сказал Бассон. – Если предположить, что я испытывал недостаток в деньгах, то, прошу вас поверить, я нашел бы выбор получше. Что касается телеграмм из Лиссабона, то это уже совсем другая история.

Шлессингер повернулся к Бриде:

– Что же вы без конца делали в министерстве Внутренних дел? И эта поездка в Лион? Виза не столь уж необходима при передвижениях, отъездах, приездах, в особенности, когда вы в друзьях с мсье Бассоном.

– Меня все время просили прийти в другой раз. Теперь я понимаю зачем. Как он только что сказал, у него не было никакого намерения давать мне визы. Меня задерживали, не осмеливаясь, как другу, отказать официально.

Бриде произнес эти слова с горечью. На самом деле, с того момента, как ему открылось, что Бассон мыслил так же, как он, действуя против Виши, он ощутил в себе огромное желание послужить ему, пожертвовать собой ради него, показать ему, что он оставался верен их дружбе. Но он не осмеливался этого делать. Он догадывался, что это было как раз тем, чего наиболее опасался Бассон, что его холодность, забота выдержать дистанцию происходили от того, что он скорее боялся быть скомпрометированным, нежели получить помощь.

– Я полагаю, что мсье Бриде может удалиться. Мы не виделись еще со свидетельницей, о которой я вам говорил, – перебил мсье Соссье. – Она должна прибыть семичасовым поездом. Ее показания будут для нас очень ценны. Если я что узнаю, я поручу предупредить мсье Бриде. Сейчас же, мне думается, стоило бы разобраться в этой истории с телеграммами.

– Не забудьте, что завтра вечером я отбываю в Париж и вернусь только в субботу, – сказал Шлессингер.

Затем, обращаясь к Бриде, он добавил:

– Вы можете идти отсюда, мсье Бриде. Приходите завтра утром.

Бриде был настолько счастлив узнать, что был свободен, и то, что произошло с ним, было столь неожиданно после всех этих треволнений, что он не мог скрыть своей радости, несмотря на стыд за эту радость и за то, что могло показаться, будто он допускал, причем без всякого протеста, что до этой самой минуты был несвободен.

– Благодарю, благодарю, – сказал он с той потребностью любви, или скорее братства, с тем выражением признательности, чистосердечия, глубокой искренности, которым полицейские не придают ровно никакого значения, когда их начальник считает вас виновным, но которые трогают их, когда исходят от человека, которому была воздана справедливость.

– У вас нет никакой причины для благодарности, – сказал Шлессингер, обращаясь к Бриде, словно к чудаку.

– Зайдешь ко мне, – сказал Бассон, не скрывая легкого презрения к товарищу, который так плохо владел собой, но более, чтобы показать всем этим полицейским, что он не сомневается в удачном исходе следствия.

Бриде направился к двери. Вся его уверенность, которую он, было, растерял в ходе этого ужасного дня, снова вернулась к нему. Он остановился, чтобы прикурить сигарету. Теперь, когда он был свободен, он странным образом даже испытывал потребность остаться, лично присутствовать при том, что будет происходить. Он уже, было, выходил из комнаты, он не удержался и вернулся, чтобы сказать Шлессингеру еще пару слов.

За два шага до стола он услышал, как высокий полицейский чиновник, который не ожидал такого странного возвращения, не отрывая носа от бумаг, сказал Соссье: 'Мелкая сошка, этот ваш Бриде…'

Эта мало лестная характеристика не остановила Бриде. Ему хотелось показать, что он ни минуты не сомневался в том, что правда восторжествует. Лучшим тому подтверждением было показать, что он последователен в своих планах. Он приехал в Виши, чтобы добиться визы. И что же ему предлагают на данный момент? Он подошел к столу еще ближе. Бассон не смотрел на него. Рот его по- прежнему был приоткрыт. Время от времени он резко подносил руку к лицу, словно его одолевала муха. Но это была не муха, теперь это были уже капли пота, катившиеся по его коже.

– Извините меня, – сказал Бриде тоном человека, желавшего преумножить ту скрытую симпатию, которую он будто бы вызвал, – но я бы хотел сказать две вещи. Вы просили меня вернуться завтра утром. Вы хотите, чтобы я пришел к десяти часам? Кроме того, я хотел поговорить с вами о моих документах. Но об этом мы поговорим завтра. Я вижу, у вас нет времени.

– Да, в десять часов, отлично, – сказал Шлессингер, подняв глаза и поглядев на Бриде, словно перестал понимать, с кем имел дело.

Тот вышел из комнаты. Проходя скорым шагом через вестибюль, он услышал:

– Одну минуту, мсье Бриде.

Он узнал голос Бургуана, с которым принудительно отобедал и который сейчас разговаривал с одним из своих коллег. Бриде оглянулся, изобразив глубокое удивление.

– Вы что-то хотели мне сказать? – спросил он.

– Вам разрешили уйти? – спросил Бургуан.

– Да.

– Но меня, меня-то не предупредили.

Инспектор призвал коллегу в свидетели.

– Ты в курсе? – спросил он.

Бриде, который никогда не был сколько-нибудь важной фигурой, снова, как это столько раз случалось в его жизни, испугался стать жертвой подчиненных.

– Меня только что отпустил господин Шлессингер, – сухо сказал он.

– Да, возможно, но господин Шлессингер мне ничего не сказал.

– Я вам повторяю, что я только что от него.

Инспектора переглянулись.

– Пойдем узнаем, – сказал один.

– Не стоит проявлять напрасного усердия, – заметил Бриде.

– Лучше мне все-таки туда сходить, – сказал Бургуан.

– Боже мой, как вы любите все усложнять, – сказал Бриде инспектору, который остался с ним.

Бургуан быстро вернулся.

– Я правильно сделал, что сходил узнать, – сказал он. – Мы должны его проводить сам знаешь куда. Мсье Соссье так сказал.