Можно было подумать, что дружеские чувства, которые связывали его с Бриде, были настолько сильными, что он вмешался, не наведя предварительных справок о том, насколько серьезные обвинения предъявлялись его товарищу.

– Я тебе повторяю: речь шла о простой проверке документов.

– Не похоже было на то, – продолжил Бассон. – Комиссар Лиона и слушать ничего не хотел. Это что-то невероятное, все эти гипер-голлисты! Вздумай ты кого арестовать или отпустить, они всегда ставят палки в колеса.

Бриде в подробностях рассказал, что произошло в гостинице.

– Да, да, это я знаю. Но не было ли еще чего?

– Чего еще? – переспросил Бриде с неожиданным беспокойством.

– Утенин, ты знал его в Париже? Ты понимаешь, что я хочу сказать? Он сейчас мотается меж двух зон…

– Нет, нет, я не понимаю.

– В конце концов, это не важно. Утенин мне рассказал о неком рапорте. Он сказал мне, что они не довольны.

– Кто, 'они'?

– Ну, в Лионе, да и здесь тоже. Как я тебе уже говорил, я не в курсе.

– Я больше ничего не понимаю, – сказал Бриде. – Рапорт! Что за рапорт?

– Я и сам тоже.

– Но ты сам мне сказал, что ты все уладил.

– Я все уладил, но я ничего не знаю. Я все взял на себя, и это все. Ну, давай, скажи мне правду. Не стоит ли за всем этим какой-нибудь истории с голлизмом?

– Послушай, Бассон, ты выглядишь просто смешно. У тебя какая-то мания за всем подозревать голлизм. Здесь-то он причем?

– Это как раз то, о чем я тебя спрашиваю. Иоланда мне звонит. Я улаживаю. Но возникают какие-то сложности. Почему? И этот рапорт, что это такое?

– Что за рапорт?

– Мне говорили про личное дело.

– Откуда мне может быть об этом известно? – сказал Бриде.

– Ты не ребенок, в конце концов. Всегда можно о чем-то догадываться.

– Я абсолютно ничего не знаю, – сказал Бриде твердо, как человек, который хотел положить конец сплетням.

– Это личное дело, значит, я придумал?

– Ты не попросил ознакомиться с ним?

– У меня не было времени, и потом, ты понимаешь, в твоих интересах, мне показалось, что не стоило слишком настаивать. Эта история…

– Да нет никакой истории! – воскликнул Бриде, который чувствовал, что должен рассердиться, но не мог этого сделать.

– Да ну! Что касается истории, то есть одна, – сказал Бассон шутливым тоном, который контрастировал с серьезностью этого откровения.

– Что!

– Я не знаю, – спохватился Бассон, словно боясь понапрасну встревожить своего друга.

– Но я, я хочу знать, – сказал Бриде, которому, наконец, удалось изобразить некоторое негодование.

– Я вызову Вовре. Ты ведь его знаешь? Он нас проинформирует.

– Да-да, я его знаю. Но это просто невероятно, чтобы ты ничего не знал.

Вскоре Алэн Вовре вошел в кабинет.

– Скажите, мсье Вовре, что происходит с нашим другом Бриде?

– Я об этом ничего не знаю, – сказал Вовре, улыбаясь Бриде очень приветливо. – Не я занимаюсь этим делом. Рапорт находится в Управлении разведкой, как я полагаю. Скорее, следовало повидать Утенина.

– Как я и говорил, – сказал Бассон.

Бриде, стоявшего между ними, слегка повело, отчего ему пришлось сделать шаг в сторону. Чтобы никто ничего не заметил, он сделал еще два шага, словно бы ему захотелось пройтись. Он закурил сигарету, но во рту его так пересохло, что курить он не мог. Бассон снял трубку. С тех пор, как он сменил кабинет, у него появился настоящий маленький коммутатор. Он нажал на кнопку, затем на другую. Белая спираль засветилась в стеклянном окошечке.

– Это вы, Утенин? Вы на проспекте Победы? Не могли бы вы заглянуть к нам? Да, ко мне в кабинет. Он не в состоянии мне рассказать, что произошло. Но заведено ли личное дело, или его нет? Да, Бриде здесь. Надо покончить с этой историей. Ага! Значит, дело все-таки есть… Я и не знал. Если можете, принесите мне его. Хорошо, очень хорошо, мы вас ждем.

Бриде, которой на протяжении этого разговора начинал нервничать все больше и больше, вдруг почувствовал, что его охватил гнев.

Делая огромное усилие, чтобы сдержать себя, он сказал:

– Нужно не иметь занятий посерьезней, чтобы развлекаться тем, что заводить личные дела на каждого.

Бассон пошутил:

– Да, личные дела, мы сейчас только этим и занимаемся! – сказал он, делая вид, что подтрунивает над собой и над всей администрацией. – Нам нужны архивы. Немцы – идиоты. Они не придумали ничего лучшего, как вернуть их нам. Это нам и поможет. Не правда ли, Вовре?

Вместо ответа, тот рассмеялся, как человек, который не хотел себя компрометировать.

Утенин был меленьким коренастым человеком лет тридцати, с низким лбом и густыми бровями. Он слегка прихрамывал, поскольку был ранен в икру во время 'кампании 39-40 года'. Что любопытно, он сохранил свою шкиперскую бородку. В петлице он носил почерневший стальной значок, на котором, Бриде показалось, он различил топор. Было трудно представить, что человек, который занимался таким важным предметом, как свобода своих ближних, мог иметь такой посредственный вид. Он принадлежал к Управлению разведки. Но по некоторым делам он не менее зависел от Бассона. Взгляд его выдавал человека умного, ловкого, осторожного и оказывавшего начальству лишь необходимый минимум уважения.

Бассон представил его Бриде. Утенин лишь качнул головой, словно формальность эта могла заставить его забыть те объяснения, которые он принес. Он подал Бассону синюю папку, в углу которой компостером был оттиснут номер 864. Бассон раскрыл папку. Бриде сразу отметил, что та содержала единственное письмо, к которому был приколот конверт, что вызвало у него беспокойство, какое вызывают у нас личные дела в стадии формирования. Стало быть, предполагалось, что новые материалы будут приобщены к этому письму.

– И это вы называете личным делом?

– Да, – сказал Утенин.

Бриде попытался читать вверх ногами, но не мог сосредоточиться.

– Да, да, – сказал Бассон, пробегая глазами письмо. – Но это только ты так считаешь.