заставить его думать, что я не слишком образован, но немного образован. Я изучил их молитвы; а Фариду удалось достать для меня парик, и он подстриг мою бороду на мусульманский манер. Их бороды имеют такой странный вид, что когда я думаю об этом, то в животе у меня начинает урчать. В конце концов мне полностью сбрили усы и оставили только бороду.

Я воскликнул: «Боже мой! Если бы ты сказал мне обо всем этом раньше, я не стал бы тратить на это шесть месяцев!» Во всяком случае они были правы, поскольку я знаю, что усы доставляют много хлопот - особенно такие усы, как у меня, неподстриженные и неухоженные. Я не позволяю Мукте подстригать их. С такими усами очень трудно пить чай или фруктовый сок, потому что половина напитка остается на усах. Именно поэтому мусульмане нашли способ: они сбривают усы, а бороду оставляют. Но вид получается ужасный.

Но я сказал: «Все в порядке, мы справимся. Несколько дней я не буду покидать свой дом. Дайте мне парик и позвольте мне увидеться с Бурхануддином». Мое лицо совершенно изменилось, когда Фарид подстриг мою бороду на мусульманский манер, - по бокам борода была очень густая, а на подбородке - очень редкая; почти как у Ленина. В парике и без усов у меня был совершенно другой вид.

Мы отправились к Бурхануддину; старик сделал замечание относительно моих глаз. Он сказал: «Где-то я видел эти глаза».

Я воскликнул: «Боже мой! Фарид, где же Маулана, -маулана означает учитель, он был известен как Маулана Бурханудцин - мог видеть меня? Я ведь никогда не бывал в этом городе».

Фарид задрожал, у него был нервный срыв: мы не подумали о глазах. Старик продолжал смотреть, затем он промолвил: «Я кое-что подозреваю».

Я сказал: «Фарид, он что-то подозревает». Фарид припал к его ногам и произнес: «Не надо ничего подозревать - вы знаете этого человека. Простите меня, я просто старался помочь ему, так как он хотел поговорить с вами».

Старик сказал: «Вначале скажи, кто он, так как, насколько я помню, я знал этого человека и много раз видел его. Вы просто сбрили ему усы».

Я сказал: «Это хорошо, Фарид, что ты говоришь правду и что ты не только сбрил мне усы...» Я снял парик и сказал: «Взгляните на парик».

В тот момент, когда я оказался без парика, Бурхануддин сразу же узнал меня и воскликнул: «Это вы!»

Я ответил: «Что остается делать? Вы xорошо меня знаете и не собираетесь провести со мной личной беседы. Вы думаете, что достаточно быть мусульманином, чтобы стать святым? А какой грех совершил я?»

«Конечно, я - не мусульманин, но сам Мухаммед не был мусульманином, когда родился. Он был каффиром, грешником. И можете ли вы мне сказать, кто обратил Мухаммеда в исламскую веру? Он никогда не был обращен в веру. Как Иисус оставался евреем, так и Мухаммед оставался язычником всю свою жизнь; мусульманство — это то, что началось после его смерти. Поэтому, если Мухаммед - каффир мог быть посланником Божьим, не могу ли и я обсуждать это откровение?»

Бурхануддин сказал: «Это то, чего я боюсь. Вот почему мы не поощряем беседы мусульман с не мусульманами».

Я сказал: «Это просто говорит о вашей слабости. Что такое страх? Я открываю себя вам, чтобы быть спасенным вами. Спасите меня, - а если вы не можете спасти меня, тогда позвольте мне спасти вас».

Но этот человек просто повернулся к Фариду и сказал: «Убери его - я не хочу больше разговаривать. А ты должен придти завтра повидаться со мною».

Фарид был наказан, избит. Я не мог в это поверить: он был профессором университета, хорошо известным ученым, который руководил студентами, проводившими исследовательские ра- боты по мусульманству, по литературе урду и по Корану. Бурханудцин нанял несколько хулиганов - они задали Фариду хорошенькую трепку. Он показал мне свое тело; по всему его телу были отпечатки мусульманского отношения к нему. '

Он сказал: «Я говорил вам раньше, что если что-то пойдет не так... Они избили меня просто за то, что я хорошо известный человек, - если бы я был кем-то другим, они убили бы меня».

От христианства глупость передалась мусульманству. За исключением этих двух религий, ни одна религия не верит в то, что можно кого-то спасти; и действительно, другие религии больше знают о сострадании, чем эти две религии. Эта идея -быть спасителем - просто нелогична. Постарайтесь понять это.

Вы прожили много жизней; вы занимались своими делами. Вы несете ответственность за уничтожение всего сделанного. Как я могу уничтожить это? Я не делал этого, я никогда не был вашим напарником в этом. Вы жили абсолютно свободной личной жизнью, и в соответствии с этим вы выросли и дошли до стадии, на которой сейчас находитесь. Это не случайно, этот рост - результат долгого, долгого процесса. А теперь, чтобы уничтожить этот процесс, вы должны взять на себя большую ответственность. Я могу показать вам способ, как я уничтожил свой процесс. Несомненно, что этот же самый метод поможет вам уничтожить ваш процесс - возможно, с небольшими изменениями, которые вы сами можете разработать.

Вы можете разработать их вместе со мной, но тогда будет иметь место диалог, а не указание. Я не могу указывать вам: «Делайте это», - и предоставить вам простую панацею вашего спасения: «Верьте в меня, и вы спасены». Тогда единственной проблемой было бы недоверие ко мне. Вы думаете, это - единственная проблема - недоверие мне? Если это единственная проблема, тогда верованием в меня проблема решается и вы спасены. Но это — не проблема. Когда вы веруете в меня, ваш гнев все еще останется гневом, ваша алчность все еще останется алчностью, ваша зависть все еще останется завистью.

Вера в меня, или в Иисуса, или в Мухаммеда ничего не изменит.

Вы думаете, что люди, которые верят в Иисуса, отличаются каким-то образом от людей, которые не верят в Иисуса, а верят в Мухаммеда или в кого-нибудь еще? Нет, не отличаются. Глубоко в душе они - те же самые люди с той же самой завистью, с тем же самым высокомерием, с тем же самым эгоизмом, с той же самой жестокостью. Все то же самое, весь этот мусор - тот же самый.

Вера вообще ничего не изменяет, поэтому, как же вы можете быть спасены? Вся эта идея - идиотская.

Махавира и Будда намного более изощрены, чем Иисус и Мухаммед. Один из моих споров с монахами- джайнами начинался с одного и того же вопроса. Махавира говорит: «Никто никого не может спасти, кроме самого себя. Каждый должен спасать себя сам». Будда говорит: «Будьте светом для самого себя». Это было его последним наказом перед смертью.

Когда Будда умирал, его ближайший ученик, Ананда, стал плакать. Там были тысячи учеников, по крайней мере десять тысяч учеников находились там. Они все были готовы разрыдаться, но скрывали свои слезы, так как Будде не нравилось это. Ананда сказал: «По крайней мере, пока он удаляется от нас, пусть чувствует, что его ученики последовали его наказу».

Но Ананда не смог сдержать себя. Это было трудно сделать всем, но Ананде это было труднее, чем кому-либо, так как по крайней мере в течение шестидесяти лет он был как тень Будды, всевозможно прислуживая ему и не прося ничего взамен. Это было настоящим наслаждением прислуживать ему и тихо сидеть рядом с ним в то время, как он разговаривал с другими, отвечая на их вопросы. Ананда никогда не прерывал их. Очень трудно найти такого преданного человека.

Он был старшим братом Будды, его двоюродным братом; он был старше Будды. Перед тем, как он был принят в санньясу, Ананда поставил Будде три условия. Он сказал: «После моего посвящения я стану твоим учеником; что бы ты ни сказал - все верно, я обязан все выполнить, и я все выполню. Но пока еще я твой старший брат, поэтому обещай мне как старшему брату три вещи, а затем посвящай меня, ведь после этого я никогда больше не смогу о чем-либо попросить». Он попросил выполнить три условия, но он никогда не злоупотреблял данным обещанием.

Первое условие было следующим: «Ты не скажешь мне: 'Ананда, отправляйся куда-нибудь, чтобы распространить слово'. Я намереваюсь оставаться с тобой, чтобы прислуживать тебе. Ты должен обещать мне». Второе условие было следующим: «Даже если ночью я приведу с собой кого-то, кто нуждается в помощи, ты не сможешь отказать ему. Кого бы я ни привел, ты должен всем помочь; независимо от того,