нибудь «Войны звезд» – на космические миноискатели. В ответ на внимание косильщик поднимает защитную маску и оказывается белозубо улыбающейся черной девушкой. На самом повороте к мемориальному холму путь пересекает бегун в никуда, по пояс оголившийся и в белоснежных носках, навернутых до середины голеней, загоревший так, что можно тоже принять за черного, тем более, что накачался, как только в тюрьмах они – до поразительной, распирающей себя широкоплечести. На бреющем полете проносится этот лже-черный через пространство, пустое и зеленое. Этаким жизнеутверждающим символом. Самодостаточным. Слитком энергии, которая не обязана радеть о высшем смысле и всеобщем благе.
Ну вот и Ива Джима.
Вcходя к вершине, он понимает, что было бы ближе, выйди он на
Автора на месте, кстати, нет.
*
Солнце в зените.
После торжественной церемонии морская пехота в белоснежных перчатках разворачивается и покидает асфальт подножия цепочкой, глядя назад из-под тесных околышей плоских фуражек своими бритыми затылками, хотелось бы сказать, апоплексическими, когда б не юность этой крови.
Паломники – все в белом – возобновляют круги.
Запрокинув голову и щурясь, в который раз уже он огибает самый большой в мире памятник из бронзы – национальный мемориал морской пехоты, которая, согласно девизу,
Теперь рук даже меньше.
На целого героя.
С досадой, чтобы не сказать отчаянием, переводит он взгляд на церемониальную долину. Живых пехотинцев, равно как музыкантов, исполнявших «Сузи», – след простыл.
Зато долину пересекает фигура в черном.
Спеша, как на пожар. Подламываясь под багажом, уместным разве что в зале прибытия того же Даллеса…
На фото, присланном вместе с началом книги, она в камуфляжной форме и с карабином М-16 – однако он сразу начинает спуск навстречу.
Сумка на длинной лямке сбивает носительницу с ног.
Голых и не загорелых.
Черное платье, тем не менее, будучи на кнопках, скорее, пляжное – чтоб не сказать фривольное. Стрижена не под машинку – не Деми Мур в «Солдате Джейн». Коротко, но хипповато – с клочковатой такой небрежностью. Узкое лицо в веснушках. Синие глаза с фиалковой поволокой.
– Ирина? – говорит он, обнаруживая, что охрип на солнцепеке. – Где же карибский ваш загар?
– Простите!..
Самолет здесь не при чем, она не с Кубы, а из Нью-Йорка, на автобусе, «китайском», за двадцать долларов, но дело не в транспорте, а в том, что последний день увольнительной, а показания в комиссии переназначили на после обеда… Какие показания? В какой комиссии? Ну, это долго объяснять. Просто она думала, что будет свободна для… ну, литературы. Но получилось, что впереди еще дела, так что…
Сбившись, она умолкает. Глаза слегка бы ей расставил, будь это в его воле. Будь хотя б отчасти, но Пигмалион…
– Все это время, наверно, вы задавали себя вопрос. Почему эта девчонка назначила именно здесь…
– Да нет. Давно хотел здесь побывать.
– Позвольте пожать вам руку.
Он перекладывает свою книжку в левую. Девушка настолько стремительна, что даже не успевает вытереть об джинсы. Но ладонь у нее тоже потная. – Потому что для меня вы, – говорит она, – тоже герой войны. «Холодной» называют ее неправильно. Вы, диссиденты, спасли нас от Третьей Мировой. Я хочу выразить вам свою личную благодарность за то, что я не пепел. Считаю, что с вами поступили подло. С обеих сторон. За Россию я не отвечаю, но, как американка, глубоко возмущена.
– Спасибо. Правда, я не диссидент.
– Но как же?
– Not exactly.
– Но вы же писатель? Русский? Это
Да ничего не значит, и уже давно, но не сбивать же пыл… – Позвольте вашу сумку.
– Нет-нет. Ни в коем случае!
Сумка, за которую ведется деликатная борьба, являет пуму песочного цвета под надписью Operation Iraq Freedom. Сразу и платье кажется не пляжным. С наплечниками странными, то ли крылышки, то ли эполеты. Но оголенность такова, что, локтем отбиваясь, демонстрирует подмышку – выбритость с порезами. И глядя ему в глаза, сдается.
Сумка врезается ему в плечо.
По инерции они обходят памятник. Торжество реализма – монументальная репродукция фотоснимка, который был сделан 23 февраля 1945 года военным корреспондентом на вулканической горе Сурибаши японского острова Ива Джима. Скульптура сама по себе подвиг со своей отдельной историей создания, похоже, в Америке стандартной: мечта, безденежье, но такое же упрямство, которое являет собою морская пехота, напружившая мышцы икроножные и прочие.
– Али утверждает, что на флагштоке лишняя рука.
Нет. Двенадцать должно быть. Их ведь было шестеро. Она знает о памятнике все, первый раз побывав здесь еще девочкой, когда родители перевезли в Америку. И с классом возили на экскурсию. Трое пехотинцев потом погибли. Из тех, кто Ива Джиму пережил, один канадец, другой индеец. Айра – почти, как я. Через десять лет погиб в резервации. В Америке. Замерз в канаве в пьяном виде…
– Беспощадны вы к мифам.
– Профессия такая, – говорит она, оглядываясь на шум.
Вертолет, возникающий из воздушных пространств Виржинии, не один, а триедин – чтобы террористам неизвестно было, какой именно сбивать.
– Президент?
– Он самый. Ваш главнокомандующий…
Ему эскадрилья эта примелкалась, но для нее событие. Акустически подражая картине Копполы, троица могучих «Сикорских» пересекает небо над ними, над разливом Потомака, над зеленью и мемориалами – Линкольна, войн корейской и вьетнамской, над Госдепом, чтобы совершить посадку перед невидимым отсюда Белым домом.
– Hard-working guy. И после праздника работает.
– Он должен. Если б не работал… Советские шпионы в своих шифровках знаете, как называли этот город?
– Карфаген?
