– Гейли! Милая, что такое, что с тобой?
Брент дотянулся и включил бра – тьма отступила, Гейли увидела его лицо. Если, проснувшись, она была до смерти напугана, то при виде любимого страх мгновенно начал улетучиваться.
– Я принесу тебе воды, – предложил Брент.
– Нет! – Она протянула руки и спряталась у него на груди, ища убежища в объятиях. – О нет, нет, не уходи от меня!
– Но, Гейли…
– Нет!
Брент гладил ее волосы, продолжая нежно и крепко обнимать:
– Приснился страшный сон? Но теперь все прошло?
– Да.
– Ты еще дрожишь. Я здесь. Я тебя люблю. Все прошло. Все хорошо.
– Ох, я знаю. Я очень сильно испугалась.
– Но чего?
В самом деле, чего? Гейли глубоко задумалась, вспоминая сон. Ответа она не нашла, а лишь покачала головой.
– Милая, поговорим об этом. Может, тебе полегчает. Расскажи мне.
– Но я… Матерь Божья, чудеса, ничего не помню. – Она рассмеялась, поначалу нервозно, а потом – легче. Дрожь прошла, и она решилась сесть в постели, сочувственно улыбаясь Бренту. – Я тебя разбудила. Прости, пожалуйста. Разбудила из-за глупого кошмара. Но клянусь тебе, я ровным счетом ничего не могу вспомнить. Ну разве не дурочка?
Он привлек ее к себе:
– Круглая дурочка. Ты явно с приветом, но я тебя люблю.
– Я тебя тоже, – ответила Гейли и вдруг, изумляясь себе, едва сдержала накатившие рыдания. Хотелось плакать навзрыд, горько-горько, о чем-то, что пришло и ушло, о какой-то… утрате.
– Ты успокоилась?
– Почти. Только, пожалуйста, не отпускай меня. Брент пристально поглядел на нее и подбодрил улыбкой. Он протянул руку к выключателю, и свет погас.
– Не отпущу. Тебя не обидит, если я буду не только держать тебя?
– Ты все еще можешь…
– Могу. Хочешь проверить? Попробуй, чувствуешь?
Он положил на себя ее руку. Гейли рассмеялась. Брент утверждал, что у нее удивительная способность мигом приводить его мужское естество в боевое состояние. Гейли ответила, что он это придумал, а Брент возразил, что придумать можно картину, а не боевое положение мужского естества. Гейли подумала, насколько же сильно она влюблена.
Когда Брент изнемог, она забыла о своих страхах, а думала, как горячо любит своего доброго гения и как глубоко, нежно любима в ответ.
Глава 8
БАЛ
Вильямсберг, Виргиния
Июнь 1774 года
Леди Дирлинг давала костюмированный бал.
Роскошные экипажи заполонили подступы к ее особняку. Наряды гостей ослепляли великолепием.
За эти дни Катрина почти не разговаривала с братом, и по дороге на маскарад Элизабет была единственной из семейства, кто пытался снять напряжение непринужденной болтовней. Генри то и дело хмыкал в ответ, а Катрина лишь пыталась выдавить улыбку. Когда они добрались до места, Генри крепко взял сестру за плечо.
– Поосторожнее, дорогуша! – предупреждающе шепнул он.
Катрина вырвалась и стремительно зашагала по аллее, украшенной клумбами белых маргариток – любимых цветов леди Дирлинг. Она молила Бога, чтобы Перси сюда не явился, но надежды на это было мало. О леди Дирлинг шла молва как о женщине, упорно не признававшей, что в Вильямсберге есть какие- то политические разногласия. В ее доме о политике никогда не говорили. Она принимала своих друзей и знакомых, и потому не исключалась возможность, что Перси тоже приедет. Сам полковник Вашингтон мог запросто явиться сюда вместе со своими сторонниками. Только леди Дирлинг осмеливалась созывать крайних тори и янки на один и тот же вечер. Но она имела репутацию общей любимицы, и едва ли кто- нибудь осмелился бы оскорбить ее дом политической склокой.
Катрина была в маске птички, сделанной из синего шелка и перьев. Вышивка парчового воротника повторяла узор на подоле кремово-белого платья, которое спереди, повыше колен, было присборено букетами цветов, чтобы явить взорам окружающих красоту второй, нижней юбки.
– Элизабет! – радостно воскликнула леди Дирлинг. Обе дамы, в масках из страусовых перьев, крепко обнялись и рассмеялись. – Катрина, милая! Как поживаете, дитя мое?
Она подмигнула Катрине зеленым глазом сквозь щелку маски, словно разделяла с юной гостьей какой-то
