пролетел прямо над нами, но не изменил курса и исчез так быстро, что мы не успели разглядеть его опознавательные знаки.

Впоследствии у нас были долгие споры по поводу этого самолета, как обычно и случается после возникновения неожиданной опасности, которая благополучно проходит. Мы сочли, что он должен быть китайским, поскольку никакое другое государство не послало бы самолет над этой территорией, и подумали, что он, должно быть, ищет нас, поскольку даже у китайцев вряд ли в этих местах могла быть какая-то иная цель.

Самолет не подал знака, что мы были замечены, и все же мы не могли поверить, что нас не увидели. Мы остались с довольно нелегким чувством, что китайцы теперь точно знают, где мы находимся и куда идем. Но все, что мы могли сделать, это разделиться на более мелкие партии, что было бы безопаснее в случае, если еще прилетят самолеты и, возможно, атакуют нас. Это было подтверждением того, что я должен был уйти в эмиграцию, ибо любое место в Тибете, где я мог бы остановиться, легко могло бы подвергнуться бомбардировке или осаде.

Около полудня мы остановились для отдыха и еды, и почти сразу, как только мы уселись, разразилась песчаная буря. Выдерживая ее натиск, мы двинулись дальше и вскоре попали на широкую равнину, где лежал толстый слой снега. Там вновь ярко засветило солнце, и тем, у кого не было очков, пришлось нелегко из-за снежного блеска.

Еще два дня этого довольно трудного путешествия привели нас к последнему тибетскому поселению. Оно называлось Ман-манг. Там мы обнаружили одного из чиновников, которых послали вперед, с доброй вестью, что индийское правительство готово предоставить нам политическое убежище и что он даже видел приготовления, которые делаются для того, чтобы принять нас в Чутангмо, первом поселении, где находятся индийские официальные лица.

Этой ночью в Ман-манге мы чувствовали себя в безопасности. Большую часть времени до этого момента мы спали совершенно одетыми, сняв только верхнюю одежду. Но Ман-манг находится в углу Тибета, и есть только одна дорога, ведущая к нему, которая надежно охранялась, поскольку мы оставили несколько сотен кхампа и солдат в последней точке, где боковые дороги сливались с нашим маршрутом. Теперь, если только они не начали бы бомбить нас с воздуха, китайцы не могли захватить нас врасплох.

Но тут на нас ополчилась погода. Впервые мы спали в палатках, и начался сильный дождь. Моя палатка начала протекать. Я проснулся около трех часов утра и попытался передвинуть постель в более сухое место. Но это не решило проблемы, и поэтому остаток ночи мне пришлось сидеть. Большинство остальных в других палатках столкнулись с этой же проблемой.

Наутро я чувствовал себя совершенно больным. Мы не пытались двигаться дальше. Я слишком плохо себя чувствовал для того, чтобы ехать верхом, а днем мне стало еще хуже. Мои спутники перевели меня в небольшой домик, но он был очень грязен и черен от дыма. Всю следующую ночь животные на первом этаже дома мычали, а петухи кукарекали под крышей, поэтому мне опять удалось поспать очень мало, и на следующее утро я едва был способен двигаться. Пребывая в этом меланхолическом состоянии, я по нашему приемнику услышал сообщение из Индии, что я упал с лошади и серьезно ранен. Если не считать мысли, что это сообщение, вероятно, огорчит моих друзей, оно меня довольно развеселило. По крайней мере, этой беды до сих пор мне удавалось избежать.

Если бы даже я чувствовал себя лучше, нам, вероятно, пришлось бы весь день пробыть в Ман-манге, потому что я должен был решить, кто отправится со мной в Индию, а кто останется. В целом было решено, что религиозные и политические деятели отправятся со мной, а военные в основном останутся.

Первые еще до того, как мы оставили Лхасу, решились следовать за мной, куда бы я ни направился. Но последние шли только для того, чтобы меня защитить, и большинство из них хотело бы вернуться в Тибет для того, чтобы продолжать борьбу. На второе утро я был все еще слишком слаб для того, чтобы скакать. Однако мы подумали, что необходимо двигаться для того, чтобы освободить арьергард из кхампа и солдат. Поэтому мои помощники помогли мне забраться в широкое седло дзо - это смесь яка и коровы, - покладистого животного с легким нравом. На этом примитивном тибетском транспорте я и покинул мою страну. При пересечении границы ничего особенного не произошло, местность была одинаково дикой и ненаселенной и с той и с другой стороны. Я увидел границу сквозь дымку болезни, усталости и несчастья, состояния более горестного, чем я могу описать.

Однако никто не смог бы остаться совсем унылым, встретившись с той симпатией, которую мне выразили уже в первых деревнях и городах Индии. Нам все еще нужно было путешествовать целую неделю и одолеть несколько горных перевалов, чтобы достичь шоссе или железной дороги.

Но на пути я с радостью встретился с одним чиновником, которого знал еще по первому посещению Индии. Затем меня встретили специальный офицер связи и переводчик, которые были со мной во время моего прошлого визита, после чего мне была доставлена очень сердечная телеграмма от господина Неру:

"Мои коллеги и я приветствуем Вас и посылаем наши поздравления по случаю Вашего благополучного прибытия в Индию. Мы будем счастливы предоставить необходимые средства и удобства для Вас, Вашей семьи и свиты, необходимые для пребывания в Индии. Народ Индии, который Вас так