Тюремщик. Там собираются все пьяницы Эфеса.
Герострат. Отдашь им эти деньги на пропой.
Тюремщик. Отдать такие деньги самым последним забулдыгам и подонкам? За что, Герострат?
Герострат. Не твое дело. Бросишь им все серебро и скажешь, что Герострат-поджигатель просит их выпить за его здоровье. Не вздумай обмануть меня, тюремщик, и прикарманить деньги! Клянусь, эти бандиты все равно узнают о моем пожертвовании, и тогда они отвинтят тебе голову! Понял?
Тюремщик (беря кошелек). Что ты задумал, Герострат?
Герострат. Что я задумал, тюремщик? Я задумал доказать Клеону, что не так уж плохо знаю людей…
Человек театра. Повелитель Тиссаферн, ты взволнован?
Тиссаферн. Почему ты так решил?
Человек театра. Читал у историков. Описывая склонности твоего характера, они отмечали, что всякий раз, когда ты был взволнован, у тебя появлялся зверский аппетит.
Тиссаферн. Не замечал. (Сует кисть винограда в рот, но, спохватившись, тут же выплевывает ее.) Тьфу! Нельзя поесть спокойно! Эти историки и поэты так и шныряют по двору, так и смотрят, чего бы описать и запечатлеть. Сегодня утром зачесалась спина, подошел к колонне, прислонился, только хотел передернуть плечами, гляжу — уже какой-то летописец достал папирус и приготовился строчить. Ну, что скажешь? Мука, а не жизнь!
Человек театра. Сочувствую.
Тиссаферн. Давно бы выгнал их в шею, но это — прихоть Клементины. Она помешалась на великой миссии, которая выпала на нашу долю. Каждое утро Клементина будит меня со словами: «Вставай, Тиссаферн, история не хочет ждать!» История не хочет ждать, а я из-за нее не высыпаюсь.
Человек театра. Ты — повелитель Эфеса.
Тиссаферн. Что такое повелитель по сравнению с собственной женой? Да еще если ты стар, а она молода, если ты перс, а она гречанка. Нет более властных женщин, чем гречанки. Не пойму, как грекам удается на них жениться? Уж на что Сократ был мудрецом, а и то собственная жена измывалась над ним на потеху всему городу. (Жадно ест виноград.)
Человек театра. Ты очень взволнован…
Тиссаферн. Будешь взволнован, когда каждый день преподносит сюрприз. Не забывай, что я не царь, а всего лишь сатрап. Мне надо подчиняться персидскому царю, надо жить в мире со Спартою, поддерживать контакт с Афинами, следить за Фивами, опасаться Македонии и всех, вместе взятых. И вот в такой напряженный момент во вверенном мне городе сгорает храм Артемиды! Что это — происки, заговор?!
Человек театра. Этого я пока не знаю…
Тиссаферн (печально). Я устал от жизни, голубчик. В молодости был смел и бесстрашен, водил войска в бой, и греки дрожали при одном моем имени… Теперь я стар, врачи запретили мне волноваться и обжираться… (Сует в рот кисть винограда.)
Человек театра. К тебе пришел Клеон.
Тиссаферн (радостно). Наконец-то! Пусть войдет!
Ты останься!
Человек театра. Зачем?
Тиссаферн. Посиди, прошу тебя. Ты не глупый человек… Поможешь мне советами или напомнишь изречения… мудрецов… Сейчас мне придется принимать важное решение.
Клеон (почтительно склонившись). Хайре, Тиссаферн! Архонт-басилей Эфеса приветствует тебя.
Тиссаферн. Хайре, Клеон! Жду тебя с нетерпением. Ты был в тюрьме?
Клеон. Да.
Тиссаферн. Ну, рассказывай! Это заговор?
Клеон. Нет, Тиссаферн. Храм сжег один человек.
Тиссаферн. Хвала богам! Один человек — не так страшно. Кто этот безумец?
Клеон. Житель Эфеса — Герострат. Бывший торговец.
Тиссаферн. Грек?
Клеон. Да.
Тиссаферн. Я так и думал.