Поговаривали, что она была внебрачной дочерью короля Филиппа IV Испанского и что инфанта Мария-Терезия, обнаружив ее брошенной в коридоре Эскориала, сама воспитала малышку. Филиппа входила в испанскую свиту королевы, которая переправилась через реку Бидассоа, и теперь обреталась рядом с новой королевой Франции.
Анжелика встала и простилась с доньей Терезитой. Карлик проводил бывшую маркизу до двери, выходившей на набережную Сены.
— Ты так и не спросил у меня, как я теперь живу? — обратилась напоследок Анжелика к Баркаролю.
Вдруг ей показалось, что карлик превратился в тыкву, потому что теперь она видела только его огромную шляпу из оранжевого атласа. Баркароль уткнулся в землю.
Анжелика присела на порог, чтобы оказаться на одной высоте с карликом и заглянуть ему в глаза.
— Ответь мне!
— Я знаю, что с тобой приключилось. Ты бросила Весельчака и строишь из себя честную горожанку.
— Можно подумать, что ты меня в чем-то обвиняешь! Ты что, не слышал о бойне на ярмарке Сен-Жермен? Весельчак исчез. А я сумела выбраться из Шатле. В Нельской башне засел Родогон.
— Ты больше не принадлежишь к воровской братии.
— Ты тоже.
— Ну нет! Я по-прежнему в воровском братстве. И всегда буду в нем. Это мое настоящее королевство, — сказал Баркароль со странной торжественностью.
— Кто тебе рассказал обо мне?
— Деревянный Зад.
— Ты виделся с Деревянным Задом?
— Я отправился выразить ему свое почтение. Ведь теперь он наш Великий Кесарь. Я думаю, ты это знаешь?
— Конечно.
— Я пошел и выложил на стол кошель, набитый луидорами. Ху! Ху! Дорогая моя, ты бы только видела, я был самым главным богачом среди всех собравшихся.
Анжелика взяла Баркароля за руку; странная маленькая округлая ручка, пухленькая, как у ребенка.
— Баркароль, они собираются мне отомстить?
— Я думаю, что во всем Париже не сыскать женщины, чья прелестная головка так близка к тому, чтобы слететь с плеч.
Карлик состроил нарочито злобную гримасу. Но Анжелика поняла, что угроза не преувеличена. Она встряхнула головой.
— Тем хуже! Значит, я умру. Но я не могу вернуться назад. Так и скажи Деревянному Заду.
Карлик королевы окинул ее печальным взором.
— Ах! Как ужасно будет увидеть такую красавицу с перерезанным горлом!
И когда Анжелика уже собралась уходить, Баркароль схватил ее за край юбки.
— Между нами говоря, было бы лучше, если бы ты сама сказала все это Деревянному Заду.
Отныне все свое время Анжелика посвящала делам харчевни. Поток посетителей непрерывно увеличивался. Благодаря отменным отзывам цеха цветочниц заказы множились, как снежный ком. Теперь цеховые торжества проходили в «Храбром петухе» довольно часто. Мастера разных специальностей любили «промочить горло» и «набить живот» в доброй компании; и во славу своего святого покровителя они устраивали веселые пирушки под сводами приветливой харчевни, на балках которой, заново покрытых лаком, всегда красовались прекрасная дичь и сочные колбасы.
Даже старейшины «святейшего» цеха мясников, самого большого и самого старого из парижских цехов, решили устроить свое традиционное пиршество, посвященное святому Сильвестру[63], именно в «Храбром петухе». Праздники непрерывно сменяли друг друга. После Рождества наступил Новый год, затем отмечали Богоявление, потом начался карнавал.
Итак, Анжелика посвятила себя насыщению требовательных желудков; порой ей казалось, что она оседлала норовистую кобылу, которая брыкается, но везет быстро и без устали.
Вслед за рабочими, ремесленниками и торговцами в «Храбрый петух» стали захаживать компании свободомыслящих философов, отличавшихся изысканными манерами и распутным поведением. Они утверждали, что у каждого человека есть право на наслаждение, презирали женщин и отрицали Бога. Женщинам, работавшим в харчевне, стоило немалого труда ускользать от их похотливых рук. К тому же эти господа оказались крайне разборчивы в еде. И хотя Анжелику отталкивал их неприкрытый цинизм, она очень надеялась, что «философы» упрочат репутацию и заслуженную славу их заведения, что, в свою очередь, привлечет в харчевню клиентуру более высокого ранга.
