кто знает, — может, охранник, который тебя поведет, посмотрит в другую сторону…

Анжелика мгновенно представила, как она освобождается. Маленькие лица Флоримона и Кантора плясали у нее перед глазами.

Блуждающим взором она смотрела на грубое, красное лицо, склонившееся над ней. Она готова была согласиться, но тело взбунтовалось. Нет, это невозможно! Она не сможет! Ведь из Общественного госпиталя можно убежать… и даже по дороге, когда их будут вести, она могла бы попробовать…

— Я предпочитаю Общественный госпиталь! — вне себя закричала она. — Я предпочитаю…

Остаток фразы потонул в разразившейся буре. На потрясенную, не смевшую даже дышать женщину обрушился целый шквал отборнейшей брани. Дверь распахнулась настежь, впустив в зал солнечный свет, и Анжелика была вышвырнута вон со скоростью летящей пули.

— Пускай с этой шлюхи всю шкуру спустят!

С жутким грохотом дверь снова захлопнулась.

Анжелика упала перед группой солдат гражданской стражи, которые только что заступили в ночную вахту. В большинстве своем это были ремесленники и мирные торговцы, которые совершенно равнодушно относились к обязанностям, возложенным на них городскими цехами для безопасности столицы. Они являли собой яркий пример «сидячей» и «спящей» стражи.

Мужчины только-только раскурили трубки и достали игральные карты, как вдруг у них под ногами оказалась полуголая девица. Капитан настолько неотчетливо проорал свой приказ, что никто из них ничего не понял.

— Ну вот, еще одну наш мужественный капитан использовал по назначению, — заметил один из стражников. — Что-то не похоже, чтобы любовь сделала его нежным.

— И все равно ему везет. Он никогда не проводит ночи в одиночестве.

— Еще бы! Отбирает девиц из очередной партии заключенных и заставляет их выбирать между тюрьмой и его постелью.

— Если бы только парижский прево узнал про это, он бы пятки ему поджарил!

Анжелика поднялась, чуть живая от страха. Стражники смотрели на нее совершенно равнодушно. Они набивали свои трубки и тасовали карты.

Робкими шагами Маркиза Ангелов направилась к порогу караульного помещения. Ее никто не остановил.

Наконец, молодая женщина оказалась у сводчатого прохода улицы Сен-Лефрой, которая соединяла крепостную стену Шатле с улицей Сен-Дени и с мостом Менял.

Вокруг сновали прохожие. Анжелика поняла, что она свободна. Точно безумная, она бросилась бежать.

— Тсс! Маркиза Ангелов!.. Осторожно, стой.

Голос Польки остановил Анжелику неподалеку от Нельской башни.

Она оглянулась и заметила проститутку, которая из тени дверного проема подавала ей знаки. Маркиза Ангелов подошла к приятельнице.

— Эх! Бедняжечка моя, — вздохнула девица, — вот мы и встретились! Ты не представляешь себе, что произошло. Хорошо хоть, Красавчик на свободе. Он выбрил себе тонзуру, ну вроде он священник, и сказал на допросе, что был аббатом. А когда его стали перевозить из Шатле в епископальную тюрьму, тут-то он и удрал.

— Почему ты не дала мне подойти к Нельской башне?

— Проклятие! Там же Родогон-Египтянин со всей своей бандой.

Анжелика побледнела как полотно. Полька объяснила:

— Надо было видеть, как они нас вытурили! Даже ни секундочки не дали, чтобы мы могли собрать свои пожитки! Но мне все-таки удалось спасти твой сундучок и твою обезьянку. Они на улице Валь д'Амур[43], в доме, где у Красавчика есть друзья и где он собирается поселить своих девочек.

— А мои дети? — спросила Анжелика.

— Про Весельчака никто не знает, что с ним сталось, — продолжала болтать словоохотливая Полька. — Посадили в тюрьму? Повесили?.. Кто-то говорит, что видел, как его труп сбросили в Сену. А может быть, он удрал в деревню…

— Мне наплевать на Весельчака, — процедила Анжелика сквозь зубы.

Она схватила подругу с такой силой, что ее ногти впились Польке в плечи.

— Где мои малыши?

Полька подняла на Анжелику черные глаза, в которых сквозила растерянность, а потом опустила ресницы.

— Я пыталась, клянусь… но те, другие, были сильнее…

— Где они? — бесцветным голосом повторила Анжелика.

— Их забрал Гнилой Жан… вместе со всеми карапузами, которых он смог найти.

— Он увез их туда… в предместье Сен-Дени?

— Да. То есть он увез одного Флоримона. Не Кантора. Торговец сказал, что Кантор слишком жирный и его невозможно сдавать нищим.