— И это вы тот государь, на которого смотрит мир? — язвительно поинтересовалась Анжелика.
Молодой человек изумленно прищурил глаза.
— Ты понимаешь латынь, маленькая нищенка?
— Ну, раз нищий вроде вас говорит на латыни…
Студент недоуменно закусил нижнюю губу.
— Кто ты? — тихо спросил он. — Твои ноги сбиты в кровь. Должно быть, ты долго бежала. Что тебя испугало?
Анжелика не отвечала, и он продолжил:
— У тебя нож, вот там… Ужасное оружие, кинжал Египтянина. Ты умеешь им пользоваться?
Анжелика бросила на него лукавый взгляд из-под ресниц.
— Возможно!
— Ай! — воскликнул незнакомец, отодвигаясь.
Он вытащил из сена соломинку и принялся покусывать ее. Его светлые глаза стали мечтательными. В какой-то момент Маркизе Ангелов показалось, что незнакомец больше не думает о ней. О чем же тогда он размышлял? Быть может, о башнях собора Парижской Богоматери, куда его будто бы должны заточить… Теперь его неподвижное и далекое, слишком бледное лицо казалось не таким уж и молодым. Анжелика заметила в уголках его век легкие морщинки — следы увядания, которыми могут отметить человека в полном расцвете сил нищета или разгул.
Впрочем, у незнакомца не было возраста. Худое тело в слишком просторной одежде казалось бесплотным. Она испугалась, как бы собеседник не исчез, словно видение.
— Кто вы? — прошептала Анжелика, касаясь его руки.
Он обратил к ней глаза, которые словно вообще не были созданы для света.
— Я тебе уже говорил: я — ветер. А ты?
— Я — бриз.
Мужчина рассмеялся и взял Анжелику за плечи.
— А что делают ветер и бриз, когда они встречаются?
Незнакомец слегка подтолкнул ее, молодая женщина снова упала в сено и совсем рядом со своим лицом увидела его крупный чувственный рот. Губы молодого человека пересекала тонкая складка, отчего они кривились в странном изгибе, который напугал Маркизу Ангелов, хотя она сама не понимала почему. Признак язвительности, а возможно — жестокости. Но его взгляд был нежным и смеющимся.
Мужчина продолжал нависать над Анжеликой, пока она сама, подчиняясь властному зову, не потянулась к нему. Тогда он накрыл ее тело своим и поцеловал.
Поцелуй длился невероятно долго, за это время можно было бы подарить друг другу с десяток неспешных, сменяющих друг друга поцелуев.
Он словно оживил измученное тело Анжелики. Возвратил ей былые наслаждения, столь отличные от грубых, хоть и страстных, ласк бывшего слуги, к которым она уже успела привыкнуть.
«Я только что чувствовала себя такой уставшей, — подумала она, — но теперь усталость ушла. Мое тело больше не кажется мне жалким и оскверненным. Значит, я все-таки не совсем умерла…»
Анжелика тихонько пошевелилась на сене, счастливая от того, что вновь ощущает, как где-то в глубине живота зарождается робкое желание, которое постепенно становится все более настойчивым.
Мужчина приподнялся, опершись на локоть, и вновь посмотрел на нее с загадочной полуулыбкой.
Нет, она не испытывала нетерпения, но внимательно прислушивалась к тому жару, что разливался в ней. Он скоро вернется к ласкам, у них впереди целая вечность.
— Забавно, — прошептал незнакомец, — ты изящна, словно знатная дама. А ведь это даже в голову не придет, когда смотришь на твою рваную крестьянскую юбку.
Анжелика тихонько рассмеялась.
— Правда? А вы водите знакомства со знатными дамами, господин судейский?
— Иногда.
Молодой человек пощекотал кончик носа Анжелики сухим цветком и объяснил:
— Когда у меня в животе урчит от голода, я нанимаюсь к мэтру Жоржу, в парильни Сен-Николя. Именно туда они и приходят, эти знатные дамы, в поисках острой приправы к обыденным светским интрижкам. Да! Конечно, я не похож на дикого зверя, как Красавчик, и услуги моего бедного недокормленного тела оплачиваются не столь щедро, как услуги крепкого волосатого грузчика, провонявшего луком и дешевым вином. Но в моем колчане иные стрелы. Да, дорогая. Никто в Париже не может похвастаться знанием стольких отменных непристойных историй, как я. А мои дамы любят их слушать,
