показалось, будто она переживает ночной кошмар. Готические галереи завершались стрельчатыми аркадами, а в их нижнем ярусе торговцы днем раскладывали на лотках товар.
Галереи были перекрыты черепичной крышей, которую поддерживали деревянные подпорки со стороны кладбища, открывая между стрельчатыми верхушками аркады пустоты, заполненные человеческими костями. Там находились тысячи черепов и разных фрагментов скелетов. Житница смерти с ее зловещим урожаем открывала взорам невероятные нагромождения костей, которые разрушал ветер, а время обращало в прах, наводивший живых на философские размышления о тщете всего сущего. Когда одни останки рассыпались, на их место помещали другие, только что вынутые из кладбищенской земли.
Рядом с могилами виднелись кучки костей, причем устрашающие белые круглые черепа были заботливо положены могильщиком сверху: завтра они займут свое место в оссуарии над галереей.
— Что это… что это такое? — пробормотала Анжелика. Зрелище показалось ей настолько невероятным, что она подумала, будто лишилась рассудка.
Взобравшийся на одну из могил карлик Баркароль с любопытством взглянул на Анжелику:
— Костница! Костница Невинных. Самая красивая в Париже!
И помолчав секунду, добавил:
— Ты откуда такая взялась? Ты что, никогда такого не видала?
Анжелика села рядом с карликом.
С той минуты, как она, почти не отдавая себе отчета, расцарапала физиономию бандиту, ее оставили в покое и больше с ней не заговаривали. И если кто-то и бросал на нее любопытный или привычный взгляд, тут же звучало предостережение:
— Деревянный Зад сказал, что она наша. Поберегись, мужики!
Анжелика не заметила, как кладбище, полупустое к моменту их появления, постепенно заполнилось оборванной, страшной толпой.
Ее ошеломил вид костницы. Она не знала, что это мрачное пристрастие собирать скелеты в кучу в одном месте — отличительная черта Парижа. Все крупные храмы столицы пытались составить конкуренцию Невинным. Анжелика сочла это ужасным, а Баркароль, напротив, находил восхитительным. И даже промурлыкал себе под нос:
Не зная, куда нам идти.
Анжелика медленно повернулась к нему.
— Ты поэт?
— Нет, это не я сочинил, а Грязный Поэт.
— Ты знаешь его?
— Еще бы! Да он — поэт с Нового моста!
— Его я тоже убью.
Карлик подпрыгнул, как жаба.
— Чего? Хорош шутить. Он мой друг.
Он огляделся, призывая всех в свидетели, и покрутил пальцем у виска:
— Эта баба точно свихнулась! Она всех хочет прирезать!
Вдруг послышались крики, и толпа расступилась перед странной процессией.
Во главе ее выступал долговязый тощий человек, семеня босыми ногами по талому снегу. Густые седые лохмы падали на его плечи. Безбородого можно было бы принять за старуху, но это был мужчина, во всяком случае если судить по одежде, состоявшей из изодранных штанов и плаща с широкими рукавами. Выдающиеся скулы, угрюмый, хмурый взгляд глубоко запавших сине-зеленых глаз — этот человек был лишен пола так же, как и скелеты, сваленные в костнице, и вполне подходил к окружающей мрачной обстановке. Он нес длинную пику, на конце которой из стороны в сторону покачивалась дохлая собака.
Рядом, потрясая метлой, вышагивал маленький безусый толстяк.
