архиепископ.

После завершения обряда венчания Анжелика, по обычаю высшей знати, в одиночестве прошла по главному нефу[9] собора.

Хромой сеньор шел впереди, и его длинная раскачивающаяся фигура в красном вдруг показалась ей такой же неуместной под окутанными ладаном сводами собора, как если бы здесь появился сам дьявол.

Анжелика вышла из храма, и ей почудилось, что на праздник собрался весь город. Она никак не могла поверить, что это ее свадьба с графом де Пейраком вызвала столько шума. Невольно юная графиня искала глазами зрелище, которое заставляло толпу так радостно улыбаться и прыгать от восторга. Но все смотрели только на нее, и именно ей кланялись сеньоры с пылкими взглядами и роскошно одетые дамы.

Из собора во дворец новобрачные возвращались верхом на лошадях, покрытых великолепными попонами. Их путь вдоль берега Гаронны был усыпан цветами, но всадники в розовых одеждах, которых маркиз д’Андижос назвал «властелинами любви», продолжали, не переставая, высыпать на дорогу полные корзины лепестков…

Слева от них искрилась золотыми бликами река, а лодочники в барках выкрикивали громкие приветствия.

Анжелика заметила, что невольно улыбается: ее пьянили голубое небо и аромат раздавленных цветов. Неожиданно она едва не закричала — ее сопровождали маленькие пажи с лицами цвета лакрицы[10]. Сначала она решила, что они в масках, и только теперь поняла, что их кожа на самом деле черная. Анжелика впервые увидела мавров. Нет, решительно все происходящее с ней мало походило на реальность. Она чувствовала себя очень одинокой, словно во власти неясного сна, который, проснувшись, она едва ли вспомнит.

В лучах солнца Анжелика по-прежнему видела обезображенный профиль мужчины, которого отныне называли ее мужем и которого бурно приветствовал народ.

Золотые монетки со звоном падали на булыжную мостовую — пажи бросали их в толпу, — и люди дрались за них в дорожной пыли.

Перед воротами дворца били фонтаны вина, чтобы каждый прохожий мог выпить за новобрачных, а в его тенистых садах были расставлены длинные белые столы, за которыми разместились благородные сеньоры и именитые горожане.

Анжелика сидела между архиепископом и человеком в красном. Она не могла заставить себя съесть хотя бы кусочек и только смотрела на нескончаемую вереницу слуг с подносами: куропатки в глиняных горшочках, филе утки, рябчики с изюмом, жареные перепела, форель, крольчата, разнообразные салаты, рубец ягненка, гусиная печень сменяли друг друга. На десерт подали несметное количество сладостей: пирожки с персиками и запеченными сливками, множество сортов варенья, медовые пирожные, пирамиды фруктов высотой с арапчат, которые их разносили. Вина всех оттенков, от темно-красного до светло-золотистого, следовали одно за другим.

Анжелика заметила рядом со своей тарелкой странный предмет, похожий на маленькие золотые вилы. Посмотрев вокруг, она увидела, что большинство гостей использует их для того, чтобы наколоть мясо и поднести его ко рту. Она попробовала проделать то же самое, но после нескольких безуспешных попыток предпочла воспользоваться ложкой, которую ей оставили, увидев, что она не умеет пользоваться этим любопытным маленьким приспособлением, которое все называли вилкой[11]. Этот нелепый случай еще больше расстроил Анжелику.

Нет ничего тягостнее, чем веселиться на празднике, к которому не лежит душа. Оцепенев от ужаса и гнева, Анжелика была измучена шумом и изобилием. Но, гордая от природы, она скрывала все свои чувства, улыбалась и находила любезное слово для каждого. Железная дисциплина монастыря урсулинок приучила ее держать спину прямо и сохранять великолепную осанку, несмотря на усталость. Единственное, что она была не в силах сделать, — это повернуться к графу де Пейраку, и, понимая, что подобное поведение может показаться странным, она перенесла все свое внимание на соседа с другой стороны, на архиепископа — очень красивого мужчину лет сорока. У него был цветущий вид, вкрадчивые манеры, светский лоск и холодные голубые глаза.

Казалось, что он один из всех присутствующих не разделяет всеобщего веселья.

— Какое изобилие! Какое изобилие! — вздыхал он, обводя взглядом столы. — Когда я думаю о бедняках, которые каждый день собираются у ворот архиепископства, о больных, нуждающихся в уходе, о детях еретиков, которых из-за недостатка денег мы не можем вырвать из их пагубной веры, мое сердце разрывается. Занимаетесь ли вы благотворительностью, дочь моя?

— Я только что из монастыря, монсеньор. Но я буду счастлива посвятить себя своему приходу под вашим покровительством.

Архиепископ обратил на нее проницательный взгляд, на его губах промелькнула улыбка, но он тут же снова принял высокомерный вид, выпятив полный подбородок.

— Я благодарю вас за ваше послушание, дочь моя, но я знаю, что в жизни молодой хозяйки дома появляются новые хлопоты, которые занимают все ее внимание. Я не буду отрывать вас от ваших обязанностей, пока вы сами не изъявите такого желания. Ведь самое главное призвание жены, которому она должна посвятить все свои заботы, заключается в том, чтобы обрести влияние на образ мыслей мужа, не правда ли? В наши дни любящая и умная женщина без труда сможет завладеть всеми помыслами мужчины.

Он склонился к ней, и не тронутые огранкой драгоценные камни его епископского креста вспыхнули сиреневым огнем.