Работы велись на огромной территории — 50 туазов в длину и 15 в ширину. Рудник представлял собой большой карьер у подножия Черной горы, где при помощи деревянных и железных клиньев добывали серый камень, грузили его на тележки и отвозили к жерновам.
Берналли особенно заинтересовали другие гидравлические машины. Они представляли собой обитые листом железа деревянные ковши. Эти ковши вращались и затем, наполнившись водой, опрокидывались.
— Сколько энергии пропадает, — вздохнул Берналли, — но какая простота в конструкции, не требующей рабочей силы. Это еще одно ваше изобретение, граф?
— Я только взял пример с китайцев, там меня уверяли, что у них эти механизмы существуют уже три или четыре тысячи лет. Они используют их главным образом для очистки риса, своей основной пищи.
— Но где же золото? — рассудительно заметил монах Беше. — Я вижу только тяжелый серый песок, который добывают ваши рабочие из раздробленной зелено-серой породы.
— Скоро вы все увидите в саксонской плавильне.
Маленькая группа спустилась ниже и направилась к навесу, где находились закрытые каталонские печи[116].
Два подростка раздували кузнечные мехи, от которых исходил удушливый жар. Из открытых печных сопел вырывалось синеватое пламя, оставляя в воздухе резкий запах чеснока и плотную коптящую дымку, которая оседала вокруг белым снегом.
Анжелика кончиками пальцев взяла немного этого «снега» и, заинтересованная чесночным запахом хотела поднести его ко рту.
И вдруг словно из преисподней возник гном — чудовище в кожаном фартуке — и сильно ударил по руке, остановив ее.
Прежде чем Анжелика опомнилась, гном пророкотал:
—
В недоумении Анжелика рассматривала белый порошок, в то время как монах Беше окинул тяжелым взглядом ее и все вокруг.
— У нас, — тихо произнес он, — алхимики работают в масках.
Однако Жоффрей услышал и ответил:
— У нас нет никакой алхимии, хотя эти компоненты нельзя пробовать и даже дотрагиваться до них. Фриц, постоянно ли получают ваши работники молоко? — спросил граф по-немецки.
— До нашего приезда сюда привезли шесть коров, ваше сиятельство.
— Хорошо, и не забывайте, что вы должны пить молоко, а не продавать.
— Мы не нуждаемся, к тому же мы хотим прожить как можно дольше, — ответил горбатый мастер.
— Можно узнать, мессир граф, что это за вязкое вещество, которое я вижу в этой адской печи? — спросил монах Беше и перекрестился.
— Это все тот же тяжелый песок, который, как вы видели, добывают на руднике, но промытый и просушенный.
— Неужели именно этот серый песок, по-вашему, содержит золото? Я не разглядел ни одной сверкающей крупинки даже сейчас, когда он промыт водой.
— И, однако, это золотоносная руда. Фриц, принесите нам лопату руды.
Рабочий всадил лопату в огромную гору серо-зеленого с металлическим блеском песка.
Монах Беше осторожно насыпал на ладонь немного руды, понюхал ее, попробовал и тотчас же выплюнул:
— Сернистый мышьяк. Сильный яд. Ничего общего с золотом. К тому же золото добывается из речного песка и никогда из горной породы. В карьере, который мы видели, нет ничего похожего на речной песок.
— Все верно, уважаемый коллега, — подтвердил Жоффрей де Пейрак и обратился к саксонцу: — Если пришло время, добавляй свинец!
Но ждать пришлось еще достаточно долго. Масса в печи густела, кипела, становилась все более и более красной. Плотная коптящая дымка все еще клубилась в воздухе, оседая везде, и даже на одежде, белым налетом, похожим на пыль.
Затем, когда дым почти исчез, а пламя уменьшилось, два саксонца в кожаных фартуках привезли на тележке несколько слитков свинца и бросили в эту вязкую массу.
Масса стала жидкой и перестала бурлить. Саксонец размешал ее длинной сырой палкой. Пузыри исчезли, и поднялась пена. Фриц Хауэр снимал ее с помощью огромного сита с железными скобами, а потом снова все перемешивал.
Наконец мастер нагнулся к отверстию под тиглем печи, выдернул пробку, и по заранее подготовленной изложнице потекла серебряная струйка.
Заинтересованный, монах приблизился, затем произнес:
— Это всего-навсего свинец.
— Я с вами полностью согласен, — подтвердил граф де Пейрак.
Но вдруг монах испустил пронзительный вопль:
— Я вижу три цвета!
Задыхаясь, он показывал на переливающиеся остывающие слитки. Руки Беше тряслись, а сам он бормотал:
