высоких духовных устремлений, недостойные, развратные нравы. Дезертиры и инвалиды ищут под монашеской рясой легкую и безопасную жизнь, они приносят в святые стены свои нечестивые привычки.

Аббатство словно большой корабль, который буря швыряет в разные стороны и который трещит по швам. Но он не пойдет ко дну, пока в его стенах есть набожные души. Среди нас еще остались люди, стремящиеся вопреки всему вести святую покаянную жизнь, которая была им предназначена Богом. Как это непросто! Чего только не выдумывает дьявол, чтобы сбить нас с пути… Тот, кто не жил в монастырях, никогда не видел настоящего лица Сатаны.

Ему так хочется властвовать в божьей обители!.. Словно недостаточно тех испытаний, на которые нас обрекают муки желания от присутствия женщин, вхожих в наши стены; он сам является к нам по ночам, стучится в двери, будит, обрушивает на нас свои удары…

Он поднял рукав, обнажив руку, покрытую кровоподтеками.

— Посмотрите, — проговорил он жалобно, — посмотрите, что со мной сделал Сатана.

Анжелика слушала его с растущим ужасом.

«Он безумен», — подумала она.

Однако еще больше она боялась, что он не безумен. Слова монаха казались правдой, и от страха у нее зашевелились волосы на голове. Когда же кончится эта невыносимая, гнетущая ночь?

Монах упал на колени на твердый холодный пол.

— Господи, — взывал он, — помоги мне. Сжалься над моей слабостью. Отврати Сатану!

Анжелика отошла и снова села на край кровати. Во рту у нее пересохло от необъяснимого страха. Ей вспомнились слова, которые так часто встречались в сказках кормилицы: «Роковая ночь». Вокруг было что-то невыносимое и непонятное, что заставляло сердце замирать от страха.

Наконец звон колокола вознесся в ночь, разбив мертвенную тишину монастыря.

Брат Жан встал с колен. Анжелика видела капли пота, блестевшие у него на висках, словно он только что вел изнуряющий бой.

— Заутреня, — сказал он. — Еще не рассвело, но я должен идти с братьями в часовню. Вы можете пока остаться здесь, если хотите. Я приду за вами, когда будет светать.

— Нет, я боюсь, — возразила Анжелика, которой хотелось уцепиться за рясу своего защитника. — Можно, я пойду с вами в церковь? Я тоже буду молиться.

— Если хотите, дитя мое.

И он прибавил с грустной улыбкой:

— Раньше нельзя было и помыслить о том, чтобы привести к заутрене маленькую девочку, но сейчас наш монастырь скрывает в своих стенах столько людей, которым нечего здесь делать, что уже ничто не может удивить. Потому-то я и привел вас сюда, где вы будете в большей безопасности, чем в риге.

Он посмотрел на нее серьезно:

— Когда вы покинете эти стены, могу я просить вас, Анжелика, никому не рассказывать о том, что вы здесь видели?

— Я обещаю, — произнесла она, подняв на него чистый взор.

Они вышли в коридор, на старых камнях которого, казалось, проступила холодная роса.

— Зачем в вашей двери то маленькое окошко? — спросила Анжелика.

— Некогда мы были орденом отшельников. Отцы оставляли кельи только во время службы, а в пост запрещалось и это. Послушники передавали еду через окошки. А теперь помолчите, дитя мое. Ведите себя так тихо, как только можете. Вы меня этим очень обяжете.

Фигуры с капюшонами на головах проходили мимо под стук четок и шепот молитв.

Анжелика забилась в самый дальний угол часовни и попробовала молиться, но монотонное пение и запах горящих свечей убаюкали ее.

Когда она проснулась, часовня уже опустела, только дым от недавно потухших свечей все еще курился под темными сводами.

Она вышла во двор. Вставало солнце. В его алых отблесках черепичные крыши казались пурпурными. В саду рядом со старой статуей святого ворковали голуби. Анжелика широко потянулась и зевнула. Она спрашивала себя, не приснилось ли ей все это…

Брат Ансельм, добродушный, но медлительный, запряг свою повозку лишь после обеда.

— Не волнуйтесь, детишки, — весело приговаривал он. — Я только немного оттягиваю вашу порку. Мы прибудем в деревню к ночи. Ваши уставшие от забот родители уже будут валиться с ног.

«Если только они не мечутся по полям в поисках отпрысков», — подумала Анжелика, не испытывая ни капли гордости. Ей казалось, что за последние несколько часов она внезапно повзрослела. «Больше никогда не буду вытворять таких глупостей», — пообещала она себе с грустью.

Брат Ансельм из почтения к дворянской крови Анжелики, посадил ее на козлы рядом с собой, в то время как мальчишки сгрудились в повозке.