поведение гомополюсов магнита, либо сделать его не настолько демонстративным в присутствии наших детей? Ответ на этот вопрос есть, ответ позитивный, а необходимое финансирование исследований будет выделено в самое ближайшее время…»

Юрий Васильевич поднял взгляд на Степу.

— Я не знаю ядерной физики, — сказал Степа, — но в Интернете пишут, что это конец. И я боюсь.

— Не бойся, Степа, — сказал Юрий Васильевич. — Ученые не дураки, они знают, что делают. Просто пришлют нам в школу другие магниты, более политкорректные.

Через два дня в кабинет Юрия Васильевича ворвался большого роста совершенно лысый старик в замшевом костюме.

— Почему вы здесь сидите? — с ходу накинулся он на Юрия Васильевича. — Вы так и будете здесь сидеть? Вы заварили эту кашу, вы и расхлебывайте!

— Минуточку, вы кто? — опешил Юрий Васильевич.

— Я прилетел из Цюриха посмотреть вам в глаза, — орал старик, тряся щеками и брызгая слюной. — Мне восемьдесят три года, и я свое пожил, но у вас-то кругом дети, должна быть какая-то ответственность? Почему вы сидите сложа руки?

— Постойте… — догадался Юрий Васильевич, — Вы академик Солодовничий, директор института физики? Здравствуйте, коллега.

— Коллега?! — возмутился старикан. — Я вам не коллега!

— Я имел в виду, что я тоже в известном смысле директор, как и вы, — поправился Юрий Васильевич.

— А я директор?! — Старикан возмущенно всплеснул руками. — Нет, милейший, я не директор! Я был директором три дня назад! Я уволен! И знаете, из-за кого? Из-за вас и ваших проклятых магнитов! Тарасюк теперь директор института ядерной физики и физики частиц! Вы знаете такого физика — Тарасюка?

— Честно говоря, нет, — ошалело произнес Юрий Васильевич.

— И я не знаю! И никто не знает! Нет в мире такого физика Тарасюка! — академик шагал по кабинету, размахивая руками. — Он никто! Чиновник! Администратор! Он не понимает, что творит! Его назначили!

Юрий Васильевич аккуратно пододвинул гостю кресло.

— Садитесь, пожалуйста, забыл ваше имя-отчество…

— Лев Ильич.

— Да, Лев Ильич, садитесь, успокойтесь, хотите чаю?

— Да, и с молоком! — потребовал Лев Ильич тоном, не допускающим сомнений.

Юрий Васильевич заварил гостю чай, положил на блюдце две упаковочки сливок, а затем сел напротив и аккуратно начал:

— Лев Ильич, вы не обижайтесь, но вы говорите о чем-то своем, думая, что вас понимают. А вас не все понимают. Вы можете рассказать медленно, что случилось?

— А вы ничего не знаете, новостей не смотрите? — язвительно спросил академик, выливая сливки в чай. — Президент выделил четыре миллиарда долларов на проведение эксперимента по созданию Черной дыры. Из-за ваших магнитов!

— Простите, но я читал ваше заключение, вы же сами просили выделить эти деньги?

— Я просил чисто теоретически! — вскинулся академик. — Если вы читали мое заключение, я писал, что этот эксперимент на Земле ставить нельзя! Это конец планете в лучшем случае! А в худшем — конец всей Солнечной системе!

— Не вижу особой разницы. — Юрий Васильевич сжал руками виски и помассировал их. — Ну так скажите президенту, что не готовы ставить этот опасный эксперимент!

— Какой вы умный, вы, наверно, физик! — язвительно произнес Лев Ильич и залпом опрокинул в себя чашку. — Я так и сказал президенту! И где я? Я уволен! А на мое место поставлен какой-то Тарасюк! Который за мои четыре миллиарда переоборудует новосибирский коллайдер и создаст Черную дыру размером с магнит! Потому что он идиот! Кретин!

— Так объясните ему, вы же академик!

Старик желчно расхохотался.

— Как академик может переубедить идиота-чиновника, который только что сел на грант в четыре миллиарда? Он что, откажется от него? Да за такие деньги ему напишут сто заключений, что эксперимент безопасен, лишь бы он состоялся! Эта машина идиотизма автономна! Она с обратной связью! Она питает сама себя! — Академик Солодовничий снова вскочил и принялся бегать по кабинету.

Юрий Васильевич тоже встал.

— Ну а что вы от меня хотите? Что я могу сделать?

— Вы? — Старик замер и повернулся. — Вы это заварили, вы и расхлебывайте!

— Но это же вы написали в экспертном заключении, что изменить магниты возможно!

— А я и расхлебываю! — прогрохотал Лев Ильич. — Я не сижу сложа руки!