ты видишь то, что существовало до возникновения материи и за многие-многие годы до начала времени. Я алгебраический икс, обозначающий бесконечную делимость конечной частицы.

Сэр Овербек почувствовал трепет, как если бы холодная, как лед, рука легла ему на лоб.

— Зачем ты явился, чей ты посланец? — прошептал он, простираясь перед таинственным гостем.

— Я пришел поведать тебе о том, что вечности порождают хаос и что безмерности зависят от божественной ананке. [11] Бесконечность пресмыкается перед индивидуальностью. Движущая сущность — перводвигатель в мире духовного, и мыслитель бессилен перед пульсирующей пустотой. Космический процесс завершается только непознаваемым и непроизносимым…» — Могу я спросить вас, мистер Смоллет, что вас так смешит?

— Нет-нет, черт побери! — воскликнул Смоллет, давно уже посмеивавшийся. — Можешь не опасаться, что кто-нибудь станет оспаривать твой стиль, мистер Литтон!

— Спору нет, это твой и только твой стиль, — пробормотал сэр Вальтер.

— И притом прелестный, — вставил Лоренс Стерн с ядовитой усмешкой. — Прошу пояснить, сэр, на каком языке вы изволили говорить?

Эти замечания, поддержанные одобрением всех остальных, до такой степени разъярили Литтона, что он, сперва заикаясь, пытался что-то ответить, но затем, совершенно перестав собой владеть, подобрал со стола разрозненные листки и вышел вон, на каждом шагу роняя свои памфлеты и речи. Все это так распотешило общество, что в течение нескольких минут в комнате не смолкал смех. Звук его отдавался у меня в ушах все громче, а огни на столе тускнели, люди вокруг него таяли и, наконец, исчезли один за другим. Я сидел перед тлеющими в кучке пепла углями — все, что осталось от яркого, бушевавшего пламени, — а веселый смех высоких гостей превратился в недовольный голос моей жены, которая, тряся меня за плечи, говорила, что мне следовало бы выбрать более подходящее место для сна. Так окончились удивительные приключения Сайприена Овербека Уэллса, но я все еще лелею надежду, что как-нибудь в одном из моих будущих снов великие мастера слова закончат начатое ими повествование.

Вовка стоял на склизких мостках, держал удочку двумя руками и, прикусив язык, внимательно следил за пластмассовым поплавком.

Поплавок качался, не решаясь ни уйти под воду, ни лечь на бок…

Клев был никакой, караси брали плохо и неуверенно, подолгу обсасывали мотыля и засекаться не хотели. За всё утро Вовка поймал лишь двух — они сейчас плавали в алюминиевом бидоне, заляпанном сухой ряской.

Позади что-то треснуло, словно стрельнуло, кто-то ругнулся глухо, и Вовка обернулся — из заповедных зарослей болиголова, в которых прятались развалины старого колхозного птичника, выходили какие-то мужики. Сколько их было, и кто они такие — Вовка не разобрал; он сразу отвернулся, крепче упёр в живот удилище и уставился на поплавок, пьяно шатающийся среди серебряных бликов.

— Мальчик, это что за деревня? — спросили у него. Голос был неприятный, сиплый, пахнущий табаком и перегаром.

— Минчаково, — ответил Вовка.

Поплавок чуть притоп и застыл. Вовка затаил дыхание.

— У вас тут милиционер где-нибудь живет?

— Нет… — Вовка понимал, что разговаривать со взрослыми людьми, повернувшись к ним спиной, невежливо, но и отвлечься сейчас не мог — поплавок накренился и медленно двинулся в сторону — а значит, карась был крупный, сильный.

— А мужики крепкие есть? Нам бы помочь, мы там застряли.

— Нет мужиков, — тихо сказал Вовка. — Только бабушки и дедушки.

За его спиной зашептались, потом снова что-то стрельнуло — должно быть сухая ветка под тяжелой ногой, — и облупленный поплавок резко ушел под воду. Вовка дернул удочку, и сердце его захолонуло — легкое березовое удилище изогнулось, натянувшаяся леска взрезала воду, ладони почувствовали живой трепет попавшейся на крючок рыбины. Вовку бросило в жар — не сорвалась бы, не ушла!

Забыв обо всем, он потянул добычу к себе, не рискуя поднимать ее из воды — у карася губа тонкая, лопнет — только его и видели. Упал на колени, схватился за леску руками, откинул назад удочку, наклонился к воде — вот он, толстый бок, золотая чешуя! Он не сразу, но подцепил пальцами карася за жабры, выволок его из воды, подхватил левой рукой под брюхо, сжал так, что карась крякнул, и понес на берег, дивясь улову, не веря удаче, задыхаясь от счастья.

Что ему теперь было до каких-то мужиков!

Минчаково спряталось в самой глуши Алевтеевского района, среди болот и лесов. Единственная дорога связывала деревню с райцентром и со всем