предводительством Атиллы называть IV веком (потому-что 400-е, см. с. 109, 111, 196–198, 203, 204, 214–215). За это учителя истории ставят двойки в средней школе. Об остальных «шероховатостях» после этого и упоминать неловко…
«ОГРАБЛЕНИЕ ПО…»
Но всех волнует главный вопрос – какими способами выплеск эмоций Мурада Аджи приобретает опреденную наукообразность при таком низком уровне «чувства истории»? Способ, в принципе, достаточно прост, хотя и неприличен. Берется в библиотеке или в книжном магазине книга «понаучнее» – и обдирается как липка на предмет экзотических имен, малоизвестных цитат и вообще «научного аппарата». Все перемешивается и закрепляется «выводами», представляющими собой полет фантазии и не имеющими ничего общего с итогами (порой даже тематикой) работ «обчищенных» исследователей. Все наиболее ученые страницы книги Мурада Аджи составлены именно по такому принципу.
Занятно, что в число «доноров» аджиевской учености часто попадает справочный, хотя и весьма добротный «Мифологический словарь» издательства «Большая Российская Энциклопедия», а конкретной жертвой оказывается автор С.Ю. Неклюдов. Именно его статью о Тенгри пересказывает на с. 209–210 Мурад Аджи, когда выдает свои очередные откровения о «запрятанной» религии китоврасов. Пересказывает и увлекается так, что забывает порой даже изменять текст (первое и основное правило плагиата). Укажем хотя бы на пару мест:
Мифологический словарь. М., 1992.
Термин «Т.» принадлежит древнейшему мифологическому фонду народов Центральной Азии… Представление о Т. складывалось на основе анимистических верований о небесном духе-хозяине, причем небо мыслилось и его непосредственным проявлением, и местом его обитания.
Мурад Аджиев М., 1994. с. 209.
Он – богатство чуть ли не всех народов Центральной Азии Тенгри принадлежит к числу древнейших мифологических образов Востока. Он – небесный дух-хозяин. Причем небо – это и он сам, и место Его постоянного обитания.
Мифологический словарь. М., 1992.
Т., как неперсонифицированное мужское начало, распоряжающееся судьбами человека, народа и государства, выступает в древнетюркской мифологии.
Мурад Аджиев М., 1994. с. 209.
Смысл слова у всех народов одинаковый: дух, неперсонифицированное мужское божественное начало… Он распоряжался судьбами человека, народа, государства.
Тоньше играет Мурад Аджи с монографией А.П. Новосильцева «Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа» (М., 1990). Самое время развернуть ее рядом с «книгой-полынью», когда на с. 204–205 легкий бег авторских произвольных рассуждений начинает вязнуть в именах и источниках из истории Армении и хазар. Тут видно, как не хочет хитроумный Мурад Аджи, чтобы его поймали за руку. Он не только позволяет себе вместо Мовсес Хоренаци писать запросто Моисей Хоренский, он даже допускает ошибку – вместо Мовсес КаЛанкатваци пишет постоянно Моисей КаГанкатваци, а его книгу «История страны Алуанк» превращает в более доступную «Историю Албан». Так не сделает человек, хотя бы подержавший в руках русский перевод источника. Так сделает ленивый студент, небрежно сдувающий курсовую работу за два дня до сдачи. И конечно, ссылки Новосильцева на Мовсеса Хоренаци, Мовсеса Каланкатваци и на Фавста Бузанда честнейший Мурад Аджи использует исключительно в своих целях. Посмотрим направление ловких передергиваний. У Новосильцева Мовсес Каланкатваци рассказывает о язычестве хазар и о миссии в VII веке епископа Исраэла, крестившего владыку хазар Алп-Илутвера, а у Аджи «Армяне, а позже и лезгины (албанские епископы) считали за честь для себя быть приглашенными к кипчакам, от них узнать о духовных традициях степного народа и всего Востока» (с. 207). Пусть рассудят источники. У Мовсеса Каланкатваци епископ Исраэл с возмущением описывал языческие обряды хазар, стремился показать их дикарями, «преданными сатане»; их же и мусульманские писатели именовали «ахл-ал-аусан» (идолопоклонники).[2] Так припрятывает Мурад Аджи самые неприятные выводы и цитаты из книг – «доноров». Главное для него – придающая солидность и бьющая непосвященного наповал экзотика редких эпох, имен и названий.
