— Вот и дорога! — оборвал Влас, переваливая через бугор. За ним вскарабкался и Василий.

Внизу, по ту сторону, у подножия склона извивалась черно-коричневой змеей довольно широкая дорога. Странный цвет объяснялся тем, что по ней медленно продвигалась вперед моторизованная колонна гитлеровцев. 

— Тоже мне, проводник нашелся, — подумал Василий. 

— Стой! — двое в форме сельской полиции направили на русских дула винтовок. — Кто такие? Откуда! Чего шляетесь по лесу? 

— Да мы свои.

— Оно и видно, что свои. Держика этих своих на мушке! — приказал полицай напарнику, разглядывая Василия. 

— Здешние мы… — быстро заговорил Василий, снимая ушанку, и положил руку на топор за поясом. — Вот, по дрова пошли. Холодно! Мороз! 

— Ну-ка, спускайтесь сюда, лесорубы хреновы! Вниз и по одному. Да не вздумайте драпать! — скомандовал тот, что постарше. — Ишь, за дровами они вышли. Здесь до ближайшей деревни версты три с гаком. Уж мне ли не знать! 

— Контра. Фрицам продался! — сплюнул Василий. 

— Что ты сказал, щенок! — не расслышал полицай. 

— Постой-ка тут, Вася. А я с ними пойду, договорюсь! — подмигнул сержанту Влас и шагнул вперед, поправляя на голове высокую меховую шапку. 

— Почему остановились? — Курт подозвал к машине фельдфебеля. 

— Заминка, господин капитан. Партизан поймали. 

— Где они? 

— А вот, один сюда топает. Вальтер посмотрел в ту сторону, куда указывал проводник. По склону к ним спускался высокий бородатый старик в серебристом, как паутина, шерстяном плаще, в широкополой не по сезону шляпе, надвинутой на глаза, изпод которой виднелась седая борода, заплетенная в косу. Странный русский опирался на длинную гладкую палку. У ног его, виляя хвостом, крутилась огромная овчарка. 

— Руки вверх, дед! И быстро… Смотри, без шуток! — скомандовал полицай. 

— Я те сейчас покажу, кому тут лапы подымать! — пробасил старец и полез в карман плаща. 

— Граната! Стреляйте! — крикнул кто-то. 

— Ах, ты так! — полицай разрядил в старика винтовку… Но к его несказанному удивлению дед не упал!! 

— Твою мать, неужели промазал?! — он дал второй, а затем третий выстрел. 

— А ну, давайте все разом! — захохотал седобородый старик. В тот же миг серая собака Ивана прыгнула на предателя, разом откусив ему голову. Да и не овчарка это вовсе, а волчище, каких поискать. Гитлеровцы старательно в упор расстреливали деда из автоматов, но тот стоял, заговоренный, и смеялся. Затем он вытянул руку, на которую, откуда ни возьмись, приземлился здоровенный ворон. Навья птица громко приветствовала Хозяина: — Харр! Харр!

Тут к своему ужасу Курт увидел, как этот старик свободной рукой поправляет край дурацкой шляпы. Как ее поля медленно приподымаются, обнажая открытый, широкий лоб мыслителя, мохнатые брови, и единственное страшное, неимоверное око. Это был глаз, пронизывающий взором насквозь, проникающий в самую подноготную, глаз, срывавший маски, то был леденящий душу глаз Великого Одина. 

— Боже мой! — застонал Вальтер. 

— Думаете, сварганили себе железки — и самые сильные? Ну, да я вас ужо поучу! — седобородый Старик легонько толкнул высоченную корабельную сосну. Та, не выдержав прикосновения, подалась вперед и начала тяжело, медленно и верно падать. Как только грянули первые выстрелы, Василий камнем упал в снег.

Перекатился, уходя от пули, и замер, обомлев. Влас стоял, окутанный кольцами распоясавшейся вьюги. Разудалый Дед Мороз. Пространство ревело в его честь.

Скрипели лесные великаны. Гигантская сосна рухнула на танк, сплющив, размозжив, размазав его в лепешку. Следовавшая за ним машина с офицерами исчезла среди вечнозеленой хвои. За этой сосной повалились и другие, перегораживая путь. 

— Ура! Бей фрицев! За Родину! За Сталина! С обеих сторон на дорогу высыпали партизаны. 

— Васька, ты чего? Ранили? — как ни в чем не бывало, ухнулся рядом в снег Кондрат. 

— Не, скорее контузили. Посмотри на дорогу. Видишь там бородатого деда. Ну, лесника такого кряжистого, Власа! 

— Да, где? Ни черта не видать! Никакого старика мы в отряде не держим. 

— Да, вон! Там! 

— Это, Вась, Госпожа Метелица фрицу Кузькину мать кажет. 

— Может и так? — засомневался он, потому что его недавний Водчий исчез. Испарился, пропал Влас, словно бы и не приютил старец Василия в странной обители, будто бы и не случилось ничего волшебного. Лишь искристый снег да морозный ветер лепили в воздухе замысловатые фигуры.