Позор? Но почему ж… Когда других путей Судьба мне не оставила. Нет, нет, не так — я лишь исполняю Судьбы предначертанье. Но — страшно мне. Страшно мне? Вотвот!

Доколе буду я лишь жалкой тварью, Судьбою понукаемой и битой? Да кто я, в самом деле?

Игрушка ли Судьбы, или ее я Повелитель? Да, стану я Судьбой повелевать! И будет все у ног моих. А сделать-то всего — подсыпать яду другу… Другу? Да он не друг мне, нет, он враг, а враг достоин смерти! И только так…»

— Ведь мы с тобой друзья, Сальери? 

— Конечно же, друзья! 

— Ты — лучший друг мне, и только ты лишь музыку мою воспринимаешь! 

— Но, почему же, и другие, многие другие… 

— Ты — мой учитель! 

— Брось, Моцарт… 

— Нет, послушай, — садится за клавесин, играет, — не будь тебя, не слыша оперы твоей, такого б я не написал! 

— Ну, моего здесь — ничего, или почти что ничего! 

— И все ж тебе я благодарен. 

— А я тобою восхищен, ты гений, Моцарт, и я горд, что ты мой друг! 

— Да брось, смущаешь ты меня! 

— Нет, правда, горд… И дом мой всегда открыт тебе, дружище! 

— Послушай, раз уж мы друзья, пора нам выпить так, как пьют друзья… 

— На брудершафт? Пожалуйста, я буду рад, сейчас нальем бокалы мальвазии сладчайшей… Вот этот — вот, тебе, а этот — мне! 

— Постой, сыграй-ка сейчас мою любимую, ну, знаешь сам… «Так, Сальери за клавесин уселся, бездарь, он думает, что нравится его набор нот жалких мне? Ну что ж, момент удачный, и вот он яд, а вот бокал. Густое красное вино, насыпал — и не видно! Теперь не ошибиться бы, хотя все просто…» — Всегда я рад сыграть тебе, дружище Моцарт! Давай же выпьем! — пьют, перекрестив руки, — Вот так, как настоящие друзья… Ведь знаю Моцарт, вот — меня забудут, а оперы твои, симфонии да пьесы, их сотни лет еще везде играть все будут! 

— Да брось ты… 

— Нет, я знаю! И «Реквием» — вершиной станет… — Мой «Реквием»? Об этом рано говорить еще… «Да, станет, станет, и как раз он вовремя готов к твоей кончине, счастливец мой!».

«А все же хитро я придумал. Скрестили руки, и бокалы — тоже. И яд подсыпал я себе, как будто, но потом, поскольку пили мы на брудершафт — попал бокал тот с ядом в рот Сальери. Как хитро! Я взял бокал, что рядом, с ядом, перекрестили руки… Но! Постой, постой, ведь я же сам и пил, а не его поил. Пил из бокала, что сам держал рукой. И сам же взял. Где? Да с собою рядом. И он был с ядом… Нет, не может быть! Так. Нет, все точно! Я выпил яд. Сам выпил свой яд… Но что же делать? Доктора! Врача немедля! Как не идет?

Но почему? В долгах я, нечем мне платить? Скажите — умирает. Пусть врач придет. Какойнибудь! И пусть меня спасает. Холера, вы скажите, у него, быть может…»

Моцарт скончался в холерном бараке. Жена отказалась забирать и хоронить его.

Такое ее посмертное отношение к гениальному композитору можно было отчасти понять. Ведь после смерти в доме Моцарта было найдено всего… 5 монет. Конечно, продать бы сейчас те монеты коллекционерам — и вдове бы хватило на безбедную жизнь. Но тогда — это была мелочь из мелочей… Моцарт, Вольфганг Амадей (17561791) был похоронен в общей могиле. Рассказывали, что за его гробом шли пять человек, включая могильщиков… Слава пришла к нему позже. Громкая, всемирная слава, позволившая Амадею затмить всех остальных композиторов своего века, исключая, разве что, неожиданно открытого Мендельсоном в пыли архивов Иоганна Себастьяна А Сальери, Антонио прожил еще очень, очень долгую жизнь (1750–1825).

Его путь был прям и прост. Именно он стал первым директором основанной в Вене Консерватории. Писал музыку, оставив после себя свыше 40 опер, работал над теорией композиции, учил детишек этому искусству. И — выучил! Ведь в числе его учеников, а их насчитывалось более шестидесяти, по классу композиции мы видим Бетховена и Шуберта!!! И, даже совсем дряхлый, успел он Листа поучить. Вот так!

(1999)