Некоторые из фигур, смотревших на Ансах, обменялись взглядами, но ничего не сказали. Чтобы заполнить тишину, она добавила:

— И больше девяти не будет никогда. Корабли дорогие, но Содружество может легко себе позволить хоть пятьдесят «аутсайдеров».

— Тогда почему их только девять?

— Станет ли какая-либо рациональная система намеренно впрыскивать в себя болезнь? Девять — это максимум, который может принять Содружество. «Аутсайдеры» зачаты на задворках, построены втайне, запущены с чувством вины и сданы в эксплуатацию без всяких церемоний. Их даже называют именами древних убийц, одиночек и наемников: Серхан, Джеймс Эрл Рэй, Чарльз Мэнсон. Они подобны какому-то постыдному медицинскому курьезу. Но, тем не менее, из всех кораблей Содружества, только они способны Ее победить.

— И впервые, — тихо произнес Девятый голос, — впервые «аутсайдер» встретился с Ней именно в нашей системе. Но вы отвернулись.

— Да.

— Вам не кажется, что пришло время рассказать нам, как проходил бой, с вашей точки зрения? Сейчас нам не нужны показания свидетелей, записи, только ваши воспоминания.

— Я помню, как впервые увидела Ее. Люди говорят правду, изображения «Веры» реальности не отражают. Когда Она сбрасывает покров, в Ее истинном облике кроется нечто такое, что невозможно забыть.

Она чуть меньше «аутсайдера», но очень похожа по форме, такой же изящный серебряный треугольник. Но в Ней эта форма кажется другой. Как будто Она — лишь видимая часть чего-то большего.

Я помню, как наблюдала за тем, как Она побеждает остальных, одного за другим. Это было непристойно, у них не оставалось ни единого шанса.

Я помню, как запрашивала «Кромвель», снова и снова, просила отвести эту смешную ударную группу и позволить мне в одиночку выйти против Нее. На все мои запросы последовал отказ, и все они зафиксированы в протоколе.

Я помню, как думала о том, что «Вера» могла бы уничтожить эти крейсеры, но Она лишь обездвижила их. Были потери, но остались и выжившие.

Я помню, как Она исследовала «Серхан» во время боя. Она не сделала в нашу сторону ни единого движения, мы ничего не предприняли против Нее, но зонды, датчики «Веры» прощупывали нас постоянно и были гораздо сильнее оборудования на «аутсайдере», так как оно не показало ничего.

И я помню «Томас Кромвель», ведь именно тогда все подошло к концу. Он пытался держать Ее на расстоянии, использовал лучевые орудия, но Она неожиданно развернулась на месте и кинулась прямо ему в горло меньше, чем за наносекунду, электроника «Кромвеля» даже не успела сменить фокус. Я в первый раз видела корабль, который во время боя совершил нечто одновременно совершенно рациональное и полностью импульсивное. Она проделала это настолько неожиданно, что опередила даже реакцию компьютеров. Маневр казался инстинктивным, но с логической точки зрения был совершенным, и Она выполнила его превосходно.

Я помню еще одно. Она могла воспользоваться лучами и испарить «Кромвель», но пустила в ход обычные орудия ближнего боя. Снова оставила выживших. Не знаю, намеренно ли. Я не знаю Ее мотивов. Никто не знает. Она ни с кем не говорит.

— Итак, коммандер, мы добрались до момента, когда вы ушли.

— Да, ушла. Я предпочла забрать уцелевших с «Кромвеля», а не преследовать Ее, так как знала…

— Минуту, коммандер. Вы говорите, что Она направилась сюда, а вы решили Ее не преследовать?

— Да, она же никогда не атакует гражданские объекты. А на «Кромвеле» остались люди, которых я могла спасти. И даже если бы я уже тогда знала, что Она сделает с вашим городом, то все равно не изменила бы решения.

Ансах вспомнила, как стояла на мостике «Серхана», а сканеры в первый раз зарегистрировали Ее: метки, сигналы, симуляции, указывающие на единственный корабль, похожий размерами на «аутсайдера». А потом Она сбросила с себя покровы.

Коммандер, не веря собственным глазам, наблюдала, как «Вера» движется среди них, похожая на живое существо. Ансах всегда представляла, что так смотрится «Серхан» на фоне обычных кораблей, но рядом с Ней даже он казался заурядным. Она выглядела так, словно произошла из вакуума, словно была его частью, малой частью, ставшей твердой и видимой. А остальное неясно вырисовывалось вокруг Нее, незримое.

Раздался гулкий звон золотых дорожных часов, лежащих на длинном столе. Стоял глубокий вечер. Заседание затянулось, и в комнате воцарилось молчание. Тем временем подали чай. Тишина сменилась приглушенным звяканьем фарфора и серебра. Даже сюда доносился легкий запах фекалий.

— Спасибо, коммандер, — сказал председатель. — Думаю, никто из нас не заметил, насколько уже поздно. Суд откладывается до завтрашнего утра.