[39]лайнбекер.
— Насколько понимаю, — отвечает коротышка раввин, в федоре и чернобородый, со ртом, как у Франца Кафки, дергающимся, с торчащими зубами, — нас покормят в терминале уже после сброса.
Священнику платят за это двести, раввину — триста. Тот более известен. Если сегодняшний материал выйдет как надо, им предстоит засвидетельствовать и другие побеги.
В самолете довольно тесно, и куда бы Эдди ни направлял камеру, в кадр лезет белый кусок Гудини. Впереди виднеется профиль Джонни Г., красавчик Джонни выглядит не лучшим образом. Верхняя губа его в бисеринках пота — алкоголического пота. Мирная жизнь дается Джонни нелегко.
— Просто вперед и вверх, Джонни, по спирали, — тихо говорит Лысая Резина. — Словно кроватная пружина.
За иллюминаторами проносится накренившийся горизонт, потом они врезаются в раскинувшиеся белым матрасом облака. Макс, во весь рот скалясь, глядит на высотомер. Они выныривают из облаков под косые солнечные лучи, Джонни продолжает нарезать круги по спирали… он так и будет лезть вверх, пока кто-нибудь не скажет ему остановиться… но уже достаточно высоко.
— Сброс! — выкрикивает Лысая Резина.
Священник крестится, Мычун Макс дергает рычаг.
В кадре — Гудини, в бомболюльке, как в гробу. Створки распахиваются, и кокон выпадает — медленно, поначалу невесомо. Потом воздушная струя подхватывает один конец, и кокон начинает кувыркаться, темно-белый на ярко-белом фоне облачного слоя внизу.
Эдди ведет его объективом так долго, как только может. Под ними большое яйцевидное облако, и Гудини падает к нему. Он начинает высвобождаться. За ним тянутся размотанные бинты, бьются на ветру, как длинные жгутики, и вот — хлюп! — он сперматозоидом юркнул в округлое белое облако.
По пути назад на аэродром Эдди со звукооператором обходят весь самолет и спрашивают у каждого, как, по их мнению, спасется Гудини или нет?
— Очень на это надеюсь. — Раввин.
— Понятия не имею. — Священник, ждет не дождется завтрака.
— Без шансов. — Мычун Макс. — Скорость падения в точке удара двести миль.
— Все когда-нибудь умрут. — Джонни Г.
— На его месте я бы попробовал тормозить бинтами. — Лысая Резина.
— Да уж, загадка. — Судья.
Облака сочатся дождем, самолет, катясь по полосе, выбрасывает фонтаны воды из-под колес. Эдди снимает, как все по очереди спускаются на бетон и бредут к крошечному терминалу, пустому, если не считать…
В дальнем углу, спиной к ним, играет в электрический бильярд мужчина в пижаме. Стелется сигарный дым. Кто-то окликает мужчину, и он оборачивается — Гудини.
На просмотр рабочего материала Гудини привозит маму. Все в восторге, кроме ее. Она очень расстроена и принимается рвать на себе волосы. Выдрать удается много, и вскоре весь пол вокруг ее инвалидного кресла устлан ковром седых старческих волос.
Дома Гудини встает перед ней на колени и молит ее до тех пор, пока она не дает ему разрешение закончить фильм. Рабстейн из «Пате» говорит, что осталось два трюка.
— И потом никакой больше магии, — обещает Гудини. — А на вырученные деньги откроем музыкальную лавочку.
— Милый мой мальчик.
Для второго трюка Гудини с мамой летят в Сиэтл. Старушка потребовалась Рабстейну, чтобы зафиксировать ее реакцию крупным планом. «Пате» поселяет парочку в пансион, время и природа трюка так и остаются неопределенными.
Эдди Мачотка не отходит от них ни на шаг, снимает их прогулку в порту. Гудини ест дангенесского краба. Его мама покупает ирисок. Гудини покупает ей парик.
Четверо в черных зюйдвестках спрыгивают с рыболовецкого катера на причал. Возможно, Гудини слышит их шаги, но считает, что оборачиваться ниже его достоинства. И вот четверо кидаются на него: священник, судья, раввин, а теперь заодно и доктор — например, Рекс Морган. [40]
Пока старушка надрывается, доктор отрубает Гудини большой инъекцией пентотала натрия. Великий мастер побега не сопротивляется, лишь смотрит с улыбкой, погружаясь в забвение. Старушка молотит доктора ридикюлем, пока священник с раввином не запихивают ее с Гудини на рыболовецкий катер.
На катере все те же — Джонни Г. и его ПДР-асы. Джонни может поднять в воздух все что угодно, даже катер. Его налитые кровью глаза