— Поехали, говнюк. — Никита схватил Филиппенко за пояс и закинул в «Союз». — Я сделаю тебе самое большое одолжение в твоей жалкой жизни.
Королев наблюдал, как Стойко и Гришкин задраивают за ними люк.
— Где Романенко и Валентина? — спросил он, поглядывая на часы.
— Здесь, мой командир. — Валентина выглянула из другого «Союза», светлые волосы окутали ее лицо. — Мы тут… проверяли оборудование, — хихикнула она.
— У вас будет достаточно времени в Токио, чтобы заняться этим, — резко сказал полковник. — Через несколько минут поднимут перехватчики в Ханое и Владивостоке.
Из люка вытянулась голая, мускулистая рука Романенко и увлекла ее обратно. Стойко и Гришкин задраили люк.
— Космическая идиллия. — Татьяна сделала вид, что плюется.
Космоград содрогнулся от глухого удара, это отчалил Никита со все еще бесчувственным Филипченко. Ухнуло еще раз — отошел «Союз» с любовниками.
— Пойдем, дружище Уманский, — позвал Стойко. — Всего хорошего, полковник! — Двое скрылись в коридоре.
— Я с тобой. — Гришкин улыбнулся Татьяне. — Ты — пилот, в конце концов.
— Нет, — возразила она, — поодиночке. Это увеличит наши шансы. С управлением справится автоматика, просто ничего не трогай.
Она помогла молодому человеку забраться в последний «Союз», присоединенный к этому стыковочному отсеку.
— Пойдем на танцы, Таня, — пригласил Гришкин, — когда доберемся до Токио.
Она задраила люк. Снова глухой удар — Стойко с Уманским отчалили от соседнего стыковочного отсека.
— Ступайте, Татьяна, — поторопил Королев. — Быстрее. Не хотелось бы, чтобы вас подстрелили над нейтральными водами.
— И вы останетесь один на один с врагами, полковник?
— Когда вы улетите, им незачем будет тут задерживаться, — объяснил он. — А для того чтобы Кремль поимел совесть оставить меня в живых, нужна огласка.
— Что мне говорить в Токио, полковник? Вы хотите что-нибудь передать?
— Скажите им… — В голову лезли тысячи штампов хотелось истерически рассмеяться, так все они соответствовали ситуации: «Один шажок человека…», «Мы пришли с миром…», «Пролетарии всех стран…» — Скажите просто, что мне нужен космос, — тут он сжал свое птичье запястье, — до самого мозга костей.
Она обняла Королева и выплыла из помещения.
Ему осталось только ждать в одиночестве стыковочного отсека. Тишина действовала на нервы: системный сбой вырубил и систему вентиляции, под гул которой он прожил двадцать лет. Наконец он услышал, как отошел Татьянин «Союз».
Кто-то приближался по коридору. Это оказался Ефремов, неловко передвигавшийся в скафандре. Королев улыбнулся.
Через поликарбонатовый шлем можно было разглядеть, что политрук снова надел официальную маску безликости, хотя и избегал встречаться глазами с Королевым. Направлялся он в канонирскую.
— Нет! — крикнул Королев.
Взвыла сирена боевой тревоги.
Люк в канонирскую был открыт. Полковник приблизился и увидел, как солдаты внутри рефлекторно исполняют движения, втравленные в них до автоматизма за годы муштры. Как они, облаченные в громоздкие скафандры, пристегиваются широкими ремнями к своим креслам возле управляющих консолей.
— Не делайте этого! — Королев вцепился в грубую, гармошкой, ткань скафандра Ефремова.
С жалобным стаккато завелся один из ускорителей частиц. На экране зеленое перекрестие накрыло красную точку.
Ефремов снял шлем и спокойно, не меняясь в лице, отвесил полковнику шлемом увесистую затрещину.
— Прикажите им остановиться! — Королев почти плакал. Стены содрогнулись, орудие с резким хлестким звуком выпустило луч.
— Ваша жена, Ефремов! Она же там!
— Выйдите вон, полковник! — Ефремов сжал больную руку противника и кулаком в перчатке двинул Королева в грудь, тот вскрикнул. — Вон!
Королев бессильно барабанил по скафандру кагэбэшника, пока его выпихивали в коридор.
— Даже я, полковник, обязан исполнять армейские приказы. — Лицо Ефремова осунулось, привычная маска исчезла. —
