Ситуация осложнялась тем, что они не проехали мимо, а остановились. Последовал приказ спешиться. Загремели их сабли в железных ножнах. Якоб уже решил, что его сейчас обнаружат, однако кусты оказались надежной защитой. Выждав немного, старый егерь отважился приподнять голову и взглянуть сквозь просвет меж ветвей на полянку. Всадники ослабляли подпруги на своих вороных лошадях и стирали пучками травы пот с их боков. Рядом, положив ладонь на шею коня, хоть и взмыленного от хвоста до холки, но вполне еще бодрого и энергичного, стоял, несомненно, их командир, в крепком теле которого легко угадывалась весьма ощутимая мощь.

– Оботрите их хорошенько, – обратился он к подчиненным. – Они уж и так почти загнаны, а на отдых у нас всего полчаса. Потом надо двигаться дальше. Приказ есть приказ.

– Говорят, этот лес уйму миль занимает, что вдоль, что поперек, – проворчал один из его подчиненных. – Эдак без пользы до конца дня и проездим. Хотя… – словно бы спохватившись, он несколько оживился. – Ну-ка, Джеймс Саутуолд, не ты ли мне как-то обмолвился, что служил тут лесником? И вообще здесь родился и вырос?

– Так точно, – откликнулся молодой человек весьма энергично. – И родился в этих местах, и рос, и егерствовал. А до меня здесь был в лесниках мой папаша.

Якоб, слышавший каждое слово этой беседы, яростно сжал кулаки. Ему был прекрасно знаком этот Джеймс Саутуолд. Он казался таким открытым и честным. Один из тех, кто отправился вместе с хозяином биться за короля. И что же? Выходит, переметнулся на службу к врагу. И Якоб подумал, что лучше бы этому Джеймсу вовсе не покидать Новый лес. Здесь бы, по крайней мере, он не попал под дурное влияние. «А ведь таким славным был юношей, – продолжал сокрушаться старик. – Кто б заподозрил тогда, что он до того двуличный. В предателя превратился!»

– Ну, коли ты, Джеймс Саутуолд, родился и вырос здесь, значит, должен знать все местные тропки-дорожки, – сказал командир отряда. – Вспомни-ка поживее, нет ли в лесу таких тайных местечек, где впору и человеку, и его лошади схорониться? Глядишь, мы, на свою удачу, там короля и накроем.

– Ведома мне здесь лощина, в миле от Арнвуда, – поторопился обрадовать его перебежчик. – В ней не один человек с конем, а целый отряд вдвое больше нашего может спрятаться.

– Вот туда мы сейчас прямиком и продвинемся, – принял решение командир. – Кстати, ты еще что-то там говорил про Арнвуд. Не владение ли это случаем того самого королевского прихвостня Кавалера, которого пристрелили при Нэсби?

– Так точно! – отрапортовал Саутуолд. – Немало я в этом Арнвуде выпил кружек доброго эля, прежде чем с вашей помощью встал на праведный путь.

– Скоро ты его выпьешь снова, – заверил командир. – Кончилось время грешников-богачей. Теперь добрый эль достанется праведникам. Вот проверим твой схрон в лесу, а оттуда прямиком в Арнвуд.

– Может, Карл в Кавалерском доме как раз и прячется, – предположил еще один человек из отряда.

– Днем вряд ли, – покачал головой командир. – А ночью – возможно. Кавалеры ведь неженки. Привыкли спать в мягких кроватках. Вот мы в их сны аккурат и вмешаемся.

– Много мне их хоромов приходилось обшаривать, да больно сложно в них было что-либо найти, – с досадой проговорил всадник, который устроился чуть поодаль от остальных. – Не дома, а одни заморочки. И стены в них есть фальшивые, и потолки двойные, и панели всякие там сдвигаются, а за ними какой-нибудь тайный ход…

– Научены эти католики своим папой римским нашего брата дурить, – бросил зло командир. – Только и у меня против них есть надежное средство. Затеем мы с вами здесь славный пожарчик на двадцать миль. Подожгу все дома королевских прихвостней Кавалеров. Огонь и дым кого хочешь выкурят. Но сделаем это ночью, чтоб уж наверняка короля накрыть. Послушай-ка, Саутуолд, ты хорошо знаешь дом в Арнвуде?

– Только по части хозяйственных помещений, – откликнулся тот. – Ну, там маслобойню, подвал и кухню. В господской части не доводилось бывать.

– А нам ее и не нужно, – сказал командир. – Проведешь нас вниз, и достаточно.

– Это пожалуйста, мистер Ингрем, – кивнул предатель. – И туда, где у них лучший эль, попадем.

– Достаточно, Саутуолд, достаточно, – повторил командир. – Работу следует выполнять на совесть. Ну-ка, затягивайте подпруги. Едем в твою лощину, Джеймс Саутуолд. А после подсветим окрестности пламенем Арнвуда. И чтоб я был проклят, если оттуда хоть кто-то сумеет сбежать. По коням, левеллеры!

Всадники, оседлав коней, пустились на быстрой рыси в путь. Предатель, ехавший впереди, указывал дорогу остальным. Якоб сидел в своем убежище, пока не исчез из вида последний всадник, затем резко встал на ноги, подобрал ружье и тихо пробормотал:

– Чую во всем этом знак Провидения. Даже в том, что пса своего с собой сегодня не взял. Ему столько бы молча не пролежать. И кто б мог подумать, что Джеймс-то Саутуолд станет предателем. Даже хуже предателя. Это ж вообще как назвать, если кусаешь того, кто тебя столько лет кормил и заботился. Сжечь дом, где его всегда привечали! Куда ж это мир-то катится? Нет, в лесу лучше. И слава богу, что я здесь живу. Однако сейчас мне следует поскорее из него выйти.

И, перекинув через плечо ружье, он спешно направился в сторону своего домика. «Выходит, король-то сбежал, – торопливо шагая по тропинке, продолжал размышлять старый Якоб. – И вполне может статься, он теперь в нашем лесу, а то и впрямь в Арнвуде. Ой как мне надо сейчас туда торопиться, чтобы скорей повидать мисс Джудит! Как там сказал их старшой? По коням, левеллеры. Кто же это такие?» – терялся в догадках он.

У многих из вас, вероятно, возникнет тот же вопрос, и я поспешу внести ясность. Левеллерами называли себя весьма многочисленные отряды парламентской армии, которые выступали за полное равенство всех и во всем. Все люди должны быть равны, всю собственность в государстве нужно конфисковать, разделить и в равных долях раздать гражданам. Ненависть этих поборников равенства к каждому, кто занимал положение выше их собственного, оказывался богаче или поддерживал короля, была беспредельна. Бились они со своими противниками беспощадно, не ведая жалости и снисхождения, и зверство свое прикрывали сухими, как камень, и блеклыми, как их одежды, пуританскими догмами, где отсутствуют полутона и есть лишь свои и чужие. Кромвель потратил немало усилий, чтобы утихомирить их. Они успокоились только после того, как многих из них казнили.

Якоб, однако, об этом ничего не знал. Впрочем, для крайней тревоги ему было вполне достаточно и подслушанного в лесу. Он понял, что Арнвуд сегодня ночью сожгут и никто помешать злодеям не сможет, а значит, надо как можно скорее увести оттуда семью полковника. Счастье еще, что ему с Божьей помощью удалось узнать о коварном плане. Он спешил, насколько был в силах. Достигнув собственного жилища, Якоб спрятал ружье, оседлал крепкого своего лесного конька и поспешил к дому Беверли. Спустя два часа он поравнялся с дверями усадьбы. Пробило три пополудни, а так как стоял ноябрь, до наступления темноты оставалось недолго. «Ох, тяжело мне придется со старой леди, – звоня в дверной колокольчик, подумал Якоб. – К ней хоть всю армию Кромвеля приведи, все равно не встанет из кресла. Ну да посмотрим».

Прежде чем Якоб предстанет перед мисс Джудит Вилльерс, я должен вам рассказать, как в это время обстояли дела в Арнвуде. Из многочисленного отряда мужчин, раньше служивших там, ныне остался единственный. Другие ушли за хозяином на войну, и так как никто из них не вернулся, можно предположить, что они разделили его судьбу. Ныне обслуга в доме исчерпывалась уже упомянутым выше слугой да тремя служанками, и у мисс Вилльерс имелись веские основания не увеличивать столь скромный штат. Рента от арендаторов поступала к ней крайне нерегулярно и в очень малых количествах, ибо иные из них выплачивали ее теперь лишь частично, прочие же и вовсе не утруждали себя платежами. Логика их была такова: раз Парламент, стоящий теперь во главе страны, собирается конфисковать у прежних владельцев всю собственность, то нет смысла тратиться на хозяев, которые уже вроде и не хозяева. Тем более вполне может случиться, что те, кому перейдут эти земли, потребуют выплаты ренты по новой. Из-за подобного положения дел мисс Вилльерс едва сводила концы с концами. И хоть ни разу она не пожаловалась Якобу Армитиджу, весьма часто та оленина, которую он ей доставлял, была единственным мясом у них в кладовке.